Крест и полумесяц
Шрифт:
Впечатленный ожесточением, которое охватило обоих соперников, Ринат пошел ближе. Оба борца уже не боролись, а сражались, стараясь уничтожить друг друга. Осыпали мощными ударами, кидали один другого на землю. Кулаки с чавканьем рвали плоть, во все стороны летели капли крови. Создавалось полное ощущение, что и тот, и другой находились под действием какого-то препарата.
— Б…ь, они же укуренные оба! — наконец, дошло до Рината. Прозрение наступило тогда, когда у одного из борцов пошла изо рта пена, и он с рычанием набросился на своего противника. — Разнимите же их! Мать вашу! Растащите их к черту! Бегом, бегом! Б…ь!
Еле-еле
— Палок обоим! Только так, ваше превосходительство, и никак иначе! — обращался Ринат к Вельяминову, который с удивлением наблюдал за корчащимися борцами. — Чтобы всю дурь из них выйти!
В итоге, выяснилось очень любопытное. И русак, и горец перед боем кое-что приняли: первый, родом из Сибири, — прожевал пару корок сушеных мухоморов, второй, выходец с Порты, — проглотил шарик опия-сырца.
— Мать-то вашу, и здесь с допингом беда! Какой к черту Родченков?! Какие информаторы? Мы и сами дураки! Сами справимся!– разорялся Ринат, отобрав у одного из русских солдат увесистую дубинку и начав осыпать борцов ударами. — Уроды, б…ь!
Успокоившись, предложил Вельяминову обоих бросить в «холодную». Пусть два дурака проспятся, придут в сознание. Может дойдет до них, в чем оба провинились.
Командующий русскими войсками на Кавказе с ним согласился. Только прежде дал приказ «всыпать и тому, и другому горячих», то есть шпицрутенов.
– //-//-
Вот и сейчас он засиделся в своем рабочем кабинете Зимнего дворца до самой глубокой ночи. Александровна Федоровна, его супруга, уже три раза изволила посылать за ним, напоминая о позднем времени. Всякий раз личная служанка императрицы возвращалась с одним и тем же ответом — «государственные дела требуют моего присутствия».
Только упорство, нередко переходящее в упрямство, позволяло ему так много работать. Изучая записки и донесения, император нередко оставался за столом десять и более часов к ряду, при этом тщательно изучая каждый документ.
— Весьма любопытная бумага, — Николай Павлович никак не мог оторваться от довольной толстой пачки листов — донесения от Бенкендорфа, начальника Третьего Отделения Его Императорского Величества канцелярии. Глава высшего органа политического сыска очень ответственно подошел к поручению императора и подготовил пространный отчет о неких странных, происходящих в империи, событиях. В пачке было ровно сто двадцать шесть листов, заполненных четким убористым почерком. — Александр Христофорович превосходно поработал.
Не так давно до Николая Павловича стали доходить слухи о неких письмах, которые приходили на адреса известных в империи людей — купцов, ворочающих немалыми капиталами; промышленников, владельцев заводов и производств; стряпчих, занимавшихся громкими делами; ученых и лиц от искусства. Содержание писем, которые удалось обнаружить и доставить под его очи, вызывало у императора то искреннее недоумение, то улыбку, а то и тревожное беспокойство. В одном, на семи листах было написано про самые разные кушанья: как готовить, что класть, с чем есть. В другом письме рассказывалось про чудный способ быстрого строительства — «бетонирование». В третьем, четвертом и других письмах можно было прочесть про новые лекарства, необычные средства передвижения, странные игры.
После
— Нужно непременно посмотреть на этих особ… Всенепременнейше, — Николай Павлович уже окончательно уверился, что заинтересовавшие его письма были делом рук большой группы людей. Оставалось теперь выяснить цель этих странных действий. Ведь у каждого поступка есть цель, его оправдывающая, в этом император был особо уверен. — Пусть Александр Христофорович еще потрудится, и разыщет мне этих людей.
В его голове вдруг появилась мысль, от которой его бросило в дрожь. Могло так статься, что письма с таким странным содержимым рассылались неслучайно, а с опасным для государственных устоев умыслом. Ведь зараза либерального свободомыслия, что гуляет по Европам, уже проникла и в его Отечество. Вдруг кто-то желает посеять в умах и головах известных лиц империи ростки беспокойства и неуверенности.
— Нужно обязательно изъять все подобные письма. Пусть Александр Христофорович со своими жандармами озаботится, — император быстро чиркал пером, делая заметки в своем блокноте. Перечень поручений уже был довольно приличен. Главе Третьего Отделения придется изрядно потрудиться, разыскивая и письма и их авторов. — Все поднять на уши. Перво-наперво пусть проверят университеты. В них вся зараза…
Только заботило его еще кое-что, в чем он не хотел признаваться. Даже мысль о том давил с особым усердием. Дело было в том, что некоторые из писем были… Как это сказать правильнее? Очень напоминали пророческие по своему содержанию и полунамекам. Николай Павлович был несколько склонен к мистике, поэтому с особым вниманием относился к такому. Например, в пятом по счеты письме, изъятом у некого Тотлебена, учащегося Санкт-Петербургского инженерного училища, адресату настоятельно советовалось развивать в империи минное дело. Мол, минное искусство в сочетании со знанием фортификации поможет ему в будущем.
Какова может быть цель всего этого? Для чего распространяются письма со столь странным содержанием? За ради шутки?! Но и у шутки должна иметься цель, как ни говори. Только не видел за ней император ничего. Не верил, словом, в шутку. Слишком серьезно здесь все выглядело.
К слову, вчера он обращался для консультации к профессорам Академии Наук. Спрашивал у светил российской и мировой науки, просил оценить серьезность содержания писем. Те, ознакомившись лишь с малым числом посланий, повели себя, как весьма не адекватные создания. То принимались пучить щеки и насмешливо хмыкать, то, напротив, махали руками и в восхищении кивали головами. К примеру, прочитав письмо, адресованное врачу Пирогову, они совершенно искренне посмеялись над словами о неких маленьких живых организмах, что вызывают человеческие болезни. Мол, только полный профан и неуч мог написать такое. А вот предложение соединить Белое море и Онежское озеро, имеющее выход к Балтийскому морю, оценили очень серьезно. Хвалили, говоря о стратегическом значении такой постройки — военном и экономическом значении.