Крест и полумесяц
Шрифт:
Едва конец папиросины зажегся, главарь потащил ее в рот. Ощерился, видимо, ожидая наступление неземного удовольствия. Рядом встали оставшиеся двое разбойников, тоже уставившиеся на папиросину.
Баах! Взрыв раздался совершенно неожиданно. Яркая вспышка! Ринат едва успел отпрыгнуть.
— Мать моя женщина… — выдохнул Ринат, отплевываясь от земли. Начал протирать глаза, забитые какой-то дрянью. Поднес руки к лицу и вздрогнул. На ладонях виднелась кровь, кусочки кожи и мозгов, которыми был покрыт его полушубок. — Охренительная папиросина… Курнуть и сдохнуть…
Встал на ноги и огляделся.
Главарь валялся, раскинув руки и ноги. От его кудлатой головы остались лишь кровавые ошметки. Лицо,
— Покурили, черт побери, — Ринат мотнул головой, прогоняя боль. — Кстати, как там Наиль? Не дай Всевышний его кончили?Наиль! — шатаясь, он пошел к карете. — Наиль! Наиль! — уже кричал во весь голос.
Вдруг ему послушалось какое-то невнятное мычание. Вроде из леса доносилось.
— Живой, чертяка! Живой! — обрадовался Ринат, найдя связанного горца под корнями дерева. Видимо, хотел здесь его и закопать. — Смотрю, успел ты повеселиться. Вон сколько разбойников отметелил, — развязывая товарища, он кивал на валявшиеся рядом тела разбойников. — Что мычишь-то? Говори. Сейчас можно… Б…ь, встали на привал называется. А ведь нас предупреждали, что на дороге шалить могут.
Интересно, что недавно они проезжали крупное торговое село, которое называлось Шатковские ворота или просто Шатки. В трактире, где они останавливались, поведали, что столь необычное название связано со словом «шататься». Мол, в старые времена в здешних лесах было очень много шатунов-разбойников, лихих людей словом. Они сбивались в большие ватаги, нападая на села и даже маленькие города. Не боялись ни медведя, ни черта. Сюда и солдаты не совались.
— Шатки, мать вашу… Ржал ведь, не верил, — почесывал Ринат большую шику на голове. — Ладно. Прошло, главное, без особых последствий. Живы и, слава Всевышнему, — горец, напротив, неопределенно мотнул головой. Видимо, хотел еще подраться. Не насытился.
К сожалению, последствия были. Выяснилось, они лишились всех своих ассигнаций. Взрыв динамитной шашки превратил пачку бумажных ассигнаций, которые главарь разбойников успел спрятаться на своей груди, в кровавое месиво. Нечего было и думать, чтобы отмыть все это. «Липовые» деньги такого бы точно не выдержали.
— Без бабла нас оставили, Наиль, — с тяжелым вздохом Ринат хлопнул горца по плечу. Показал вытащенную окровавленную пачку рваной бумаги и бросил ее на землю. — Этим теперь даже не подтереться… У нас, конечно, осталось еще золото и серебро. Только светить металл не очень разумно. Да и нет у нас столько наличку, чтобы с новыми купцами договариваться.
Как эти ни странно, но перед Ринатом замаячила перспектива нехватки капиталов. Для его планов, по-прежнему, требовались немалые деньги. Возвращаться обратно не имело смысла. По слухам, император со своим семейством уже отправились на богомолье. Опаздывать он просто не мог.
— Похоже, придется что-то думать… А не воспользоваться ли опытом идейного борца за денежные знаки Остапа-Сулеймана- Берта-Мария-Бендер-бея и поднять баблишка?
Прогоняя в памяти и соответствующую прочитанную книгу, и просмотренный фильм, Ринат не нашел ничего подходящего к его случаю. Остап Бендер «жил» и «творил» в совершенно особое время — время НЭПа, времени разгула частной торговли и зарождения советского общества. Только в той безумной мешанине правил, законов и обычаев можно было провернуть все то, о чем говорил этот безусловно талантливый мошенник. Сейчас было совсем другое время.
— Да… Время сейчас совсем другое, — задумчиво протянул Ринат. Крутящиеся в голове мысли совсем не мешали ему убираться. Вместе с Наилем они приводили место привала в порядок: избавлялись от трупов, кусок тел, чужих пожитков. — Тут бы другое сработало. Например, как в «Ревизоре»…
Тут
— Решено. В следующем городе попробуем повеселиться… На встречу с императором вроде успеваю.
К нам приехал ревизор, вроде
– //-//-
Сложно сказать с чего началась та цепь событий, что привела в итоге к рождению удивительной истории и впоследствии привлекла внимание знаменитого писателя. Сейчас остаётся лишь гадать об этом, чем собственно неустанно и занимается десятки и десятки исследователей творчества Н. В. Гоголя. За последние почти полтора столетия было высказано немыслимое число предположений, даже простое перечисление которых может занять не один час. Позволим себе рассказать лишь об одном из них, который сочли достойным для вашего внимания. Расскажем про недоросля Митяйку Ерофеева, сына коллежского асессора Ерофеева Игната Федоровича. Сам Ерофеев-старший был достойным во всех отношениях человеком: степенным, имел достойный заработок, любил раскладывать пасьянс и даже иногда позволял себе фрондирующие речи про сегодняшнюю действительность. Сынок же его к своим почти двадцати пяти годам все недорослем числился, отчего с отчеством никакого наименования не получил. Всякий его Митяйкой или Митькой кликал. В добавок учиться толком не выучился. Какое бы ему поручение не дали, все без толку. Одно расстройство выходит.
В тот день, о котором пойдет речь, Митяйка, как собственно, и всегда, шатался по единственной мощеной городской улице и занимался единственным занятием, которое особенно любил — фантазировал. Встанет бывало у магазина готового платья господина Карпова и станет представлять, как зайдет туда и прикажет подать ему наилучший сюртук английского сукна. К нему непременно купит цилиндр с высокой тульей, чтобы было, один в один, как у одного заезжего петербургского чиновника. Оденется с иголочки и начнет фланировать по главной площади, где изволит прогуливаться одна прехорошенькая девица.
Или застынет почти на час у стеклянной витрины парикмахерской, где выставлены самые разные парики. Глазеет, представляя завитые власы на своей голове. И так, и эдак повернется. Пятерней пригладит челку, затем ее взлохматит…
Сегодня же предаться мечтаниям у него не случилось. Отвлек его один весьма примечательный экипаж, большой с диковинными широкими колесами, что остановился у салона мадам Бузони с женским платьем. Из кареты, едва он встала, вышел не менее удивительный господин, одетый в длинный до пят черный сюртук со стоячим воротником. Его цилиндр был столь высок, что Митяйка ни разу и не видел. В руках, затянутые в черные кожаные перчатки, держал трость и нечто, напоминавшее плотницкий метр.