Крест и порох
Шрифт:
– Если кого встретим, говори поменьше, ты себя выдашь, – предупредила юная шаманка. – Глупого нелюдимого охотника изображай и хрипи, будто болен. Запомни: меня зовут Митаюки-нэ! И если я вот так пару раз сожму и разожму пальцы, то окликай, маши рукой. Мало ли мне от собеседника нужно будет избавиться? Воины порой бывают ужасно надоедливы!
Вскоре впереди показалась многократно политая кровью луговина, ныне тихая и мирная, успевшая даже зарасти сочной травой.
– Брод я вижу, поворачивай, – распорядилась
– Сир-тя… – недовольно буркнул, словно выругался, паренек, но послушался.
Однодревка покатилась по течению. До примыкания первой протоки было всего с час пути – они проскочили ее совсем недавно. И как только впереди появился просвет, Маюни неожиданно повернул в него.
– Ты чего? – возмутилась Митаюки. – Нам вторая нужна!
– Проверю, – односложно ответил паренек, притыкая лодку носом к берегу. Спрыгнул за борт, по мелководью прошелся вперед, вскоре скрывшись за излучиной. Почти сразу вернулся, забрался на корму и мрачно погнал долбленку вверх по течению.
– Ты куда?! – повысила голос шаманка. – Нам нужна вторая!
Маюни хмуро на нее посмотрел, и Митаюки ощутила у него внутреннюю борьбу чувств, что-то между желаниями стукнуть веслом по голове или успокоить. Победило второе. Паренек указал на берег, на корни выдающихся в русло растений:
– Царапины видишь, да-а? И там, под тем берегом? Когда тут плавали, на излучине или течением выносило, или сами близко поворачивали. И задевали, да-а. Тут ходило много лодок. Тебя обманули. Путь к селению здесь.
Охотника наполняла уверенность в своей правоте, и потому спорить девушка не стала. В конце концов, гребет он. Если ошибется – сам виноват, самому больше плыть.
Челнок продолжал пробираться выше, изгиб за изгибом, и вскоре они миновали участок берега с утоптанной за ним травой и ломаным кустарником. Тут явно была чья-то стоянка.
Маюни победно глянул на спутницу, Митаюки пожала плечами.
Еще излучина, и впереди открылось густо заросшее камышами болото. Протока сузилась, но зато стала глубже, паренек даже не доставал веслом дна. Еще сотня-другая саженей, и русло раздалось, превратившись в заросший ряской пруд, течение исчезло.
– Вон протока! – заметила разрыв в камышовой стене шаманка.
Паренек навалился на весло, направил нос лодки в проход, и уже через десяток шагов камышовые заросли оборвались, уступив место низкорослым осинкам. Впрочем, берег поднимался, и за чахлыми деревцами величественно вздымались вековые сосны, понизу опушенные лещиной и можжевельником. В нос ударило едко-кислым смолистым ароматом, перед лицом промелькнули несколько стрекоз, послышалось стрекотание птиц.
– Мы миновали ведовской круг, – прошептала шаманка, крутя головой. – Наговоренная защита от чужаков. Где-то здесь должен быть обережный амулет.
– Чего бормочешь,
– А ты молчи и помни, о чем я тебя упреждала…
За склонившейся к воде лещиной открылся узкий песчаный бережок. Скорее даже – спуск к воде. И на нем стоял могучий воин сир-тя, высокий и статный, загорелый, в замшевой набедренной повязке до колен, украшенной на поясе беличьими хвостиками и роскошными ножнами с торчащей из них резной костяной рукоятью. Левая нога была чуть отставлена к древку копья, которое воин удерживал полусогнутой рукой. Кожа влажно блестела, под ней мелко подрагивали внушительные мышцы. Суровый подбородок, выставленный вперед, зачесанные на затылок и стянутые ремешком волосы.
Было от чего тревожно забиться девичьему сердцу!
– А-ах! – невольно выдохнула юная шаманка. – Маюни, греби к берегу!
– Кто ты такая и куда держишь путь? – величественно спросил ее воин.
– Я… Я Митаюки-нэ из Яхаивара, с озера, – девушка махнула рукой на юг. – На реку отселились семьей, да обносились сильно. Хотим с братом бивни тихтиорда на кухлянки меховые выменять… – Шаманка приподняла рогожу на днище. – Или хоть на мех для кухлянок. А у вас тут такое маленькое селение?
– Наше селение огромное и могучее! – выпятил грудь воин. – Но оно дальше, за двумя излучинами, на Великом озере стоит. Мы же здесь охраняем подступы дальние, дабы ворог не добрался.
– А разве этим по обычаю не молодые шаманы занимаются? – удивилась Митаюки.
– Мало осталось шаманов… – потухнув взглядом, ответил дозорный. – Вот нас и ставят.
– Так ты тут и за шамана, и за воина?
– Нас трое. – Услышав девичий голос, вышел на открытое место еще один сир-тя, выставил вперед плечо, полусогнул руку, демонстрируя сильные мышцы.
– Вы мужи или юноши? Избранницы уже есть? – Митаюки, прекрасно зная о своей непревзойденной красоте, выбралась из лодки, поднялась наверх, прошла по тропе.
Воины устремились следом.
Лагерь дозорных был невелик, но удобен. Навес, три гамака, кувшины с мучным отваром. Плетеный оберег между деревьями. Юная шаманка подошла ближе, прищурилась.
Сплетение знаков неба, земли и вод, темная точка жертвенной крови в центре, окаймляемая звездой жизни. Все четыре символа соединены одной тонкой нитью.
Митаюки вспомнила, как воспитательница предупреждала их о частой ошибке начинающих шаманок: они не принимают жертвенную кровь за знак. Но если эта маленькая точка не увязана с остальными в единое целое – амулет не обретет силы, не будет спасать и предупреждать своих владельцев.
– Вы же говорили, вас трое? – обернулась она к широкоплечим лоснящимся красавцам.
– Один всегда в дозоре, – указал на макушку сосны второй воин. – Не отрывает взгляд от болота, дабы никто не мог проникнуть незамеченным.