Крест мертвых богов
Шрифт:
Впервые после Наташиной смерти я видела в глазах Данилы хоть какие-то эмоции. Пусть девица неприятна, пусть похожа на помесь крысы со змеей, но если Даниле от присутствия этой твари в моем доме станет легче, то я согласна.
– Мне поступать в следующем году, хотелось бы присмотреться… может, на курсы какие записаться. – В голосе ни тени просьбы, Гейни просто поставила меня в известность о своих планах, ни на секунду не сомневаясь, что я соглашусь.
Я согласилась. Ради Данилы.
Мы уехали спустя два дня после того разговора. Дел в городе не оставалось, но вот так бросить все, просто
Строгие костюмы в светлых тонах, у меня – от кутюр, у нее – от китайцев. Классические туфли-лодочки, у меня – Италия, у нее – Турция. Украшения… я видела в ней отражение собственной жизни, искаженное, изломанное в дешевом кривом зеркале.
Только у Ташки был Данила, а у меня – никого. Теперь же выходило так, что я присвоила последнюю из ее драгоценностей.
Драгоценность дремала на заднем сиденье, одной рукой обняв девицу. Значит, отныне нас будет трое плюс Принц. Почти как в романе Джерома. Только юмор в этом прочтении не английский, а черный.
Гейни пыталась мне понравиться – активно, даже чересчур активно. Она постоянно крутилась рядом, уже вежливая, улыбчивая, раздражающе навязчивая, и прочно ассоциировалась с крысой. А я, вот в чем дело, крыс ненавижу.
– Яна Антоновна, сделать вам чаю? – в бледно-голубых глазах желание быть полезной, но вместе с тем каким-то особым, появившимся не так давно чутьем я ощущала неприязнь, которую эта бесцветная девочка испытывала ко мне.
Поначалу я решила, что просто предвзято отношусь к Гейни, но постепенно, наблюдая за ней, отмечала все новые и новые признаки того, что на самом деле она играет со мной, точнее, пытается играть. Гейни не хватало опыта и актерского мастерства, чтобы прятать истинные эмоции. Сквозь вежливость и улыбки проскальзывала зависть, искренняя, откровенная и потому гораздо более симпатичная.
Зависть я еще могу понять.
А вот любовь Данилы к этому бесцветно-беспомощному существу, прикрывающему собственную никчемность чужими идеями, была чем-то нелогичным. Впрочем, глупо искать логики в привязанностях. Главное, что Данила ожил, пусть рядом с Гейни, пусть благодаря ее холодному, отдающему плохо скрытым презрением вниманию, но ожил.
Он даже улыбаться начал, но только ей или Принцу.
– Яна Антоновна, как вы считаете, у меня есть шансы поступить в МГУ? – выбеленные волосы, собранные в хвост, черные джинсы и белый свитер (черная кожа осталась в Кисличевске) придавали Гейни вид простоватый и почти невинный. Вот только взгляд не вписывался, очень уж вызывающий.
Девочка считает себя очень умной? Что ж, пускай. А я, согласно ее правилам, буду играть дуру.
– Наверное, есть.
– Понимаете, я хочу получить хорошее образование, а говорят, если вуз приличный, то без блата не поступишь. Или вот взятку дать надо. А у меня медаль будет. Если у нас, на юридический, то без проблем прошла бы, а тут вот сомневаюсь.
И правильно делает, что сомневается. Медаль… даже не смешно уже.
– Но ведь попробовать стоит? – продолжала
– Конечно, стоит попробовать, – я постаралась улыбнуться максимально искренне. – Если на этот год не получится, то на следующий – обязательно.
Данила
– Она всегда такая мымра? – Гейни повернулась к зеркалу и принялась придирчиво изучать собственное отражение. По мнению Данилы, посмотреть было на что, или потрогать… или еще чего…
Гейни красивая, а главное, что настоящая. Она – самая лучшая, она поверила, что Данила не виноват, сама пришла к нему, и маме бы понравилась.
А вот тетка с чего-то Гейни невзлюбила, ни слова об этом не говорит, но Данила и без всяких слов нелюбовь ощущает. Хорошо хоть, не прогоняет, впрочем, если прогонит, то он тоже уйдет.
– Слышь, я спрашиваю, она всегда такая?
– Ну… нет, она, вообще, клевая.
– И при бабках, – задумчиво произнесла Гейни, поправляя выбившийся локон. – Не знаешь, откуда у нее столько?
– Не спрашивал, – Даниле до жути влом было разговаривать про тетку и ее деньги, тем более что смысла в этом разговоре никакого.
– Дурак ты, – Гейни оторвалась от зеркала и подошла. Близко. До того близко, что у Данилы аж во рту пересохло. – Дурачок…
Ее руки пахли земляничным мылом, а волосы – теткиными духами.
– Ты понимаешь, что без денег сейчас никуда… я вот поступить хочу, у меня медаль будет, только что с этой медали, когда в нормальное место без блата никак? – Гейни обняла, прижалась, маленькая и хрупкая. – В Москве так вообще без шансов. Или на платное, а там ни стипендии, ни жилья, значит, снова квартиру искать, работу… а если работать, то как учиться нормально? Вот и выходит, что какая-нибудь дура наманикюренная – с дипломом и специалист, а другим всю жизнь придется полы мести.
– Почему полы? – когда Гейни была в такой близости, думать не получалось совершенно.
– Потому что на хорошую работу без диплома никак.
Она была права, его маленькая Гейни, снова и в который раз права. Без денег не поступишь, правда, Даниле про поступление еще рано думать, а у нее – одиннадцатый класс, и платить за учебу, тем более в Москве, родители Гейни не смогут.
Вот если тетка… если попросить… конечно, дорого, но ведь у тетки есть деньги, одна машина сколько стоит, и квартира тоже… тетка могла бы помочь.
Но Гейни, выслушав предложение, лишь плечами пожала.
– Спасибо, конечно, только вряд ли… она меня не любит. Нет, Данька, не спорь, я же вижу, держит, как прислугу, подай, принеси, убери… она думает, мне что-то надо… а я и сама поступлю. Найду способ.
Просить было унизительно, слова терялись, путались, и заготовленная ранее речь, вместе с доводами и Даниловой убежденностью в правоте, вдруг испарилась из памяти.
– Значит, ты хочешь, чтобы я заплатила за обучение твоей подружки? – ледяной тон, ледяной взгляд и собственная непонятная злость. – А с какой стати я должна это делать?