Крест на башне
Шрифт:
Хотя нет, думаю, не так — не старше. По-другому. Сейчас она мягче, нежнее… но ребенком ее уже не назовешь. Кончилось ее детство. А так — просто маленькая женщина. Красивая.
В общем, поглядел я так на нее минуту-другую, встал и тихонько, на цыпочках из палатки выполз.
Пошел в ремроту. Отловил там Михеля. Михеля, который… никак не могу фамилию его запомнить! Помню, что на «о» начинается и на «хаус» заканчивается, а вот что между, каждый раз из головы вылетает, как гильза стреляная… в общем, того Михеля, который унтерширмейстер. [12]
12
Unterschirrmeister (нем.) —
Поймал его, в сторону отвел.
— Слушай, — говорю, — это у тебя ведь пуховый мешок спальный был?
— Почему был? Есть.
— Отдай.
Техник от такой наглости даже повеселел.
— Аппетиты у тебя, башнер! Больше ничего твое генеральство не желает? Как насчет пайка на две недели вперед? Или вот, слушай, может, тебе запоротый движок от панцера нужен? Третью неделю его таскаем, замаялись уже… а ты уж его местным как-нибудь сплавь или на борт вместо кроватной сетки привари, чтобы уж точно никакая «кума» не взяла.
— Серьезно, Михель. Отдай. Я… ну, то есть я, конечно, сволочь нахальная и все такое… только мне и вправду позарез нужно. Ей-ей, не пожалеешь — в лепешку расшибусь, но не пожалеешь!
— Расшибешься ты, как же… три раза, — ворчливо отозвался техник. — Или еще лучше — полыхнешь в своей консерве, и с кого должок потом требовать?
— Дашь?
— Очень серьезно надо?
— Очень!
— Ладно, — вздохнул Михель. — Черт с тобой… отдам. Но учти, Босса, если ты мне за месяц чего-нибудь этакое… адекватно ценное не возместишь, я тебя сам в лепешку расшибу, а потом еще и к ходовому катку приварю… для усиления.
— По рукам, — и, пока техник о доброте своей пожалеть не успел: — Он у тебя здесь или в палатке?
— Здесь, здесь… я до палатки третий день доползти не могу. Сейчас вынесу.
Мешок этот и а самом деле штука отличная. Прошитый аккуратно, на натуральном пуху — хоть на снегу зимой спи. Положим, сейчас, конечно, снега нет, — какой, к свиньям, в начале лета снег? — но по ночам на голой земле тоже особо валяться не рекомендуется. Остывает она к утру.
Помню, в прошлом августе такая жара была, воздух влажный, раскаленный, прямо хоть ломтями нарезай, на броне яичницу жарить можно, притронулся чуть — ожог. Мыслей всех в голове две: в тенек бы, и где-то лениво, на заднем плане — как бы боеукладка не рванула.
Начал я вспоминать и едва не прошляпил, как справа, из тени, наперерез мне гауптфельдфебель Аксель вынырнул. В последний момент спохватился, мешок под левую подмышку перекинул, правой откозырял.
— А, Эрих… — вроде бы удивился Аксель, только не поверил я в это удивление ни единой секунды. Аксель просто так ничего почти не делает. Ждал он меня, а значит, знал, куда я пойду.
— Вечер добрый. Ты к Гуго? Ну и я туда же. Пойдем-ка, поговорим… как два старых кумпеля. [13]
13
Kumpel (нем.) —
В общем-то, до этого дня я с Акселем неплохо ладил. Он, конечно, пугало батальонное, но все ж не совсем по личным качествам — должность такая,
— Как прикажете, господин гауптфельдфебель.
Пошли мы с ним, не торопясь, друг на дружку искоса поглядывая. Не знаю, о чем в тот момент Аксель думал, а вот я шел и прикидывал, что если гауптфельдфебель — человек умный, то спросит он меня сейчас, что это за история с девкой. Только шутка вся в том, что гауптфельдфебель, он, когда умный, а когда и очень умный.
— Погода нынче хорошая, — задумчиво заговорил он. — А, Босса? Гляди, какой закат…
— Хорошая, — кивнул я. — И закат хорош. Только не люблю я закаты. У меня от этих полос багровых все время чувство, будто там, на горизонте, полыхает чего-то.
Интересно, думаю, сам все-таки гауптфельдфебель разнюхал или настучал кто? У Акселя, конечно, чутье на всякую неуставщину, как у фокстерьера, но если Гуго, когда говорил, что не ходил никто, не соврал, то… то просыпается у меня насчет одной баварской рожи нехорошее подозрение.
— Есть такое, — согласился Аксель. — Слышал про Белостокскую бойню? Ну да, откуда тебе… ты ж в начале войны еще шорты за партой протирал, а я — видел. Седьмая панцердивизия в атаку там пошла. Полнокровная, по довоенному еще штату укомплектованная — двести пять машин. И попала: панцер-артиллерийская засада, огневой мешок. Тяжелые гаубицы на прямой наводке, панцеры, по башню врытые, и АБО на флангах… семь машин из той атаки вернулись, а остальные вот так же — вдоль всего горизонта, как угли, горели.
Я решил — лучше промолчать. То есть, конечно, можно было сказать, что ни в какой школе я уже не сидел, а в мастерской вовсю шуровал. Можно, а зачем?
Полез в карман, достал «Кельн».
— Будете, господин гауптфельдфебель?
— Да уж не откажусь.
Чего в гауптфельдфебеле Акселе хорошего — так это зажигалка. Французская, массивная, корпус позолоченный, хотя… чем черт не шутит, может даже и золотой. От такой даже оберст небось прикурить не постесняется. В батальоне нашем — точно знаю! — минимум пятеро спят и видят, как бы зажигалку эту схомячить. Только сдается мне, что гауптфельдфебель Аксель их самих еще по три раза переживет.
Затянулся он, облачко в мою сторону выпустил.
— С майором ты про нее уже говорил?
— Говорил.
О чем говорил, не уточняю — имеющий глаза, да увидит. Раз я вот так, не таясь, открыто мешок для нее волоку — значит, начальственного гнева не опасаюсь.
— Босса, Босса… — ласково так заговорил гауптфельдфебель Аксель. — Будь на твоем месте кто другой — отымел бы его по полной, банником от восемь-восемь на всю глубину. Но не тебя. И не потому что ты у Кнопке в любимчиках, а потому что дурак ты, Эрих, причем дурак честный. Ты ведь ее не для траха приволок — доброе дело тебе сделать захотелось. Так?