Крест на моей ладони
Шрифт:
Я со строевой четкостью развернулась через левое плечо и пошла к двери. Элунэль и Каварли за мной.
— Почему пять минут? — спросил Каварли на улице.
— А почему нет? Срок как срок. Не знаю. Ляпнула, что первое в голову пришло. Главное — все поверили.
Каварли только головой покачал.
— Волшебный мир начинает думать, — сказал Элунэль. — Пусть и по пять минут в год. Для нас это уже достижение.
Каварли тихо рассмеялся.
— Не только думать, но и действовать. Принятие решения, это знаешь ли, поступок серьёзный. И не лёгкий.
У Элунэля
«— 1»
Из-за наплыва троедворцев гостиница в Праге стоила намного дешевле точно такой же в Чарне. Строго говоря, это даже не гостиница, а так — ночлежка с удобствами в конце коридора, явно переделана из бывшего малосемейного общежития. Но нам с Егором сгодится, бывало жильё и похуже.
В дверь постучали. Пришёл Миденвен. Я молча посторонилась, пропуская его в комнату. Едва закрылась дверь, хелефайя сбросил личину. Верхушки ушей дёрнулись и отвернулись к затылку.
— Я… Мне надо с тобой поговорить.
— Садись, — кивнула я на стул.
Он немного помялся и спросил:
— У Поликарпова и Беркутовой любовная связь?
— Не думаю, — ответила я. — Не похоже.
— У Джакомо с Беркутовой тоже ничего нет. И… — хелефайя запнулся, — …с Поликарповым.
Я посмотрела на него с недоумением. Придёт же в голову эдакий вздор — заподозрить совершенно нормального парня в гомосексуализме.
— Они все трое стали очень близки, — пояснил Миденвен. — Почти с первого дня знакомства.
— Вполне естественно, — ответила я. — Они чаротворцы-обратники, думают и чувствуют на одной волне. Джакомо пока не хватает умений и опыта, но он быстро учится.
— Однако любовных отношений у них нет, — повторил Миденвен так, будто ему это крайне не нравилось. Хелефайя немного помолчал и спросил: — Хорса, это правда, что в рабочих тройках, при всей нежности, внимании и любви друг к другу сотройчан, сексуальных связей никогда не бывает?
— Да. Сам принцип взаимодействия волшебнической тройки исключает… — Я осеклась.
— Магиня, оборотень, человек, — перечислил Миденвен. — В половине случаев сотройчане долго притираются друг к другу, но зачастую бывает, когда связь возникает мгновенно. Тройка — это всегда симбиоты, они связаны крепче сиамских близнецов. Хорса, что бывает, когда тройка распадается?
Меня бросило в дрожь. Распад тройки, когда погибал один из её членов, нередко заканчивался самоубийством двух оставшихся, особенно если у них не было семьи и детей. Способ реабилитации в таких случаях психологи придумали быстро, но смертей было слишком много даже по военным меркам. К счастью, у Джакомо есть Тлейга, у Ильдана — Сашка. Зато Люся одна.
В Троедворе Джакомо, а тем более — Ильдану и Люсе, теперь дороги нет. Уже готовую, спаянную рабочую тройку тёмная-сумеречный-светлый Люцин уничтожит, едва они пересекут границу, и чаротворство с обратной магией не поможет. Такое однозначное и непреложное доказательство единства первооснов, которые в Троедворье противопоставляют, слишком опасно для власти директора, потому
— Вампирский съезд закончится через три дня, — сказал Миденвен. — Хорса, что будет с Джакомо, когда развалится тройка? Что будет с твоими друзьями — Поликарповым и Беркутовой?
— Им надо срочно получить гражданство Пражании, — сказала я. — Сразу от трёх чаротворцев-обратников её архонт не откажется, и плевать ему будет на Люцина. В Альянс Поликарпова и Беркутову не примут, Брокко знает, что будет, если в присутствии оборотня и мага такого вошебнического уровня и боевой подготовки кто-то назовёт их сотройчанина обезьянышем. А с альянсовскими порядками такое неизбежно. Так что Пражания — единственное приемлемое решение.
— Нет, — покачал головой Миденвен. — Не получится. До сих пор у Поликарпова и Беркутовой была цель, идея. А в Пражании им придётся жить просто так. Они не смогут, а Джакомо в полной мере разделит все их муки. Нет, Хорса, в его жизни и так было слишком много боли.
— В таком случае, — отрезала я, — ради Джакомо им придётся придумать себе новую цель и новую идею. Не беспокойся, они сумеют.
Миденвен покачал головой.
— Ты с такой лёгкостью разбиваешь мир, в котором люди жили до встречи с тобой.
— Это не я, а сила обстоятельств, порождённая естественным ходом событий.
— Нет, — твёрдо ответил Миденвен. — Ты. Сила обстоятельств, порождённая естественным ходом событий — это землетрясение или цунами. Бездумная и безвольная стихия. Но ты — людя, и все твои поступки сознательные. Не знаю, насколько ты права в своей разрушительной деятельности, вполне возможно, что ломаешь действительно злое и скверное. Но если сносят старые грязные хибары, то взамен обязательно строят новые дома — крепкие и чистые. Иначе это будет не реформа, а преступление. Если ты отнимаешь у людей один мир, взамен обязана дать другой. Слышишь, Нина, — обязана. Эти люди не просили тебя перекраивать их жизнь.
— Мою жизнь тоже то и дело перекраивали, меня не спрашивая!
— И ты трусливо решила отмстить за это неповинным, не осмеливаясь требовать ответа у истинных виновников? — спросил Миденвен.
— Нет. Но я не знаю, что могу дать взамен разрушенного.
— Придумывай. Ничего другого тебе не остаётся, как придумать новый мир и убедить людей его построить. И очень постараться, чтобы он был получше разрушенного.
Миденвен ушёл. Я крепко выругалась. От его правоты было и обидно, и страшно. К тому же припомнился Дьятра. Верховный нунций Альянса говорил то же самое.
Пять минут спустя Миденвен вернулся.
— Ты на меня сердишься? — спросил он. — За всё… За то, что я сказал тогда в парке и после…
— Нет. Ты прав, хотя и обидно, конечно.
— Лучше бы ты сердилась, — сказал Миденвен.
Я не ответила. Пустые слова одинаково не нужны нам обоим.
Миденвен принялся теребить прядь волос.
— Я боюсь.
— Чего именно? Или кого?
— Не знаю… Нина, все лайто обладают даром предвидения. Надвигается что-то… неотвратимое. Что-то страшное… Я боюсь даже сегодняшнего вечера.