Крест. Иван II Красный. Том 1
Шрифт:
— Я должен рискнуть ради детей. Псковичи их у себя не оставят — Новгород не позволит. Гедимин мне не поможет, не хочет ссориться с ханом. Что же делать? Поеду с покорством, предстану пред свирепостью его. Может, умолю, аки агнец льва...
— Разве ты позабыл, кто первый хотел пограбить казну и обозы Юрия Даниловича?
— Ну и что? И во Псков батюшка наш, как и я потом, бегал скрываться, и новгородцев молил о защите и помощи.
— А потом всё то же с тобой повторилось. Мне страшно, брат, не езди.
— Тогда Узбек юн был, переменчив. Теперь — в возрасте мудрости. В надежде я, что замирение
— Как ещё убеждать тебя, не знаю, — сник Константин Михайлович. — Давно ты татар не видел.
— Вручу судьбу мою хану без робости и малодушия, — упорствовал Александр Михайлович. — Много я думал и сомневался... Какова уж будет воля Неба. Выбора нет у меня. Хочет Узбек головы моей, пусть возьмёт её и утешится. Отчаянию моему нет выхода.
— Ведь это всё равно как самоубийство!
— Нет, неверно судишь. Без благословения митрополита не решусь. Помню, как отлучил он меня от церкви, а со мной вместе и псковичей. Ещё раз такому испытанию подвергаться не хочу. Благословит он — еду! Пусть от него сие зависит.
— Он благословит, — тихо сказал Константин. — Я попрошу, он исполнит.
— Пошто так уверен?
— Я ему услугу в Орде оказал. Письмо хану передал.
— Какое?
— Не знаю. Не мог прочесть, по-арабски писано. Знать, важное. Из рук в руки, владыка велел. Он благословит. Но помни: я, как мог, отговаривал тебя.
Светлая ночь опустилась на мир. Тихая Череха отражала небо и кущи вётел. Трое стояли на берегу, обнявшись в последний раз.
2
Иван стащил с племянника много разов обмоченную рубашку и положил его на свою постелю.
— Опрелыш ты голый, — сказал.
Племянник с готовностью ответил ему беззубой улыбкой и, ухватившись за его пальцы, сделал попытку сесть Чем больше Иван стыдил его, что он зассанец, и грозился запихать его в коробье, тем пуще хохотал племянник. И что-то в сердце у Иванчика от этого таяло. Он уже перестал бояться и сердиться, что мамки на него дитя княжеское бросили. Достал свою рубаху из состиранного холста, увернул младенца. Да ещё как ловко получилось-то: рукавами перевязал.
Сегодня братья проснулись раньше обычного. Заря едва занималась. Тишина была особенно глубокая, предутренняя. В растворенные окна светлицы доносилось ровное гудение с лёгким потрескиванием.
— Горим, — скучным голосом сказал Андрей. — Однова уже было так без вас.
— Врёшь ты, дыму нету, — встревожился Иванчик.
— Дерево сухое, вот и нету, — Андрей поспешно надевал порты, — А может, на сторону относит.
Босиком подбежали к окнам. Чем-то таким пахло терпким, приятным.
— Ванька, посады полыхают! — закричал Андрей, высунувшись далеко, едва не падая. — Ой, ой, в Заречье понесло! Не дай Бог, на нас поворотит.
— Что делать-то? — растерявшись, топтался Иван, а сам думал: где у меня наруч-то маменькин да поясок — спасать надо, и «Лествицу» не забыть бы.
— Уже бегут! — сообщал Андрей, что видел. — С крюками! Растаскивать сейчас почнут.
Иванчик тоже высунулся. Сухие стожки в замоскворецких лугах вспыхивали
— Вымерли всё, что ли? Где наши-то? Пошто к нам не идут? — волновался Иванчик.
— Боишься? — догадался по его голосу брат. — И не придут. До нас ли сейчас? Если только крыша у терема Наймётся, то Прибегут.
Будто разодралась завеса, хлынули голоса и крики, треск ломаемых построек. Завыли собаки, их визгливый хор перекрывал болезненный рёв обожжённой Скотины. Запахло палёной шерстью. Некоторые собаки, вырвавшись из толпы, валялись по земле, пытались утушить пылающую шерсть, другие живыми факелами носились по улицам. Мужики растаскивали дымящиеся брёвна, откатывали, взявшись за оглобли, догорающие телеги, выводили лошадей и коров. Брызгая искрами, катились под откос деревянные колеса, бочки, обвитые лентами пламени. И всё покрывал собою мерный, торжествующий гул огня. Каждую вновь занимающуюся избу сопровождали взрывы женского плача. Ударили в сполошницу, побежали к Подолу угустевшие толпы.
Солнце всё не всходило. Княжичи думали, его закрыло дымом, но потом поняли, что это заходит туча в полнеба. На её исчерня-дымном поле ярко белели храмы с кровавыми сполохами в узких окнах. С Замоскворечья потянуло ветром.
— Ну, всё, Ванёк, пропали мы, — сообщил Андрей и перекрестился. — Сейчас на нас пойдёт.
В лугах пылала даже отава, оставляя чёрные проплешины. Огненные ручьи ползли к реке и, достигнув воды, умирали.
Дети побежали в открытые сенцы, отсюда лучше было видно, сколь велик полыхающий охват, сколь бестолкова суматоха и насколь сильнее пламя человеческих усилий. Оно старательно, ничего не пропуская, подъедало всё, что люди, как муравьи, тащили в кучи из повалуш, камор и амбаров.
Растворились двери храмов. В их чёрных черевах замигали разноцветные лампады. Начались молебны о спасении от пожара.
— Бежим туда, что ли? — предложил Иванчик.
— Это зачем? — отверг рассудительный Андрей. — Если на Кремль навалится, мы там, во храме, в дыму задохнёмся. Когда при маменьке мы горели, она нас от себя не отпускала. В случае чего, говорила, побежим к Неглинной, там в воде спасёмся.
— Ну, ладно, — согласился Иванчик, а мысленно воскликнул: «Маменька, где ты? Взгляни, каково нам без тебя! Пропадаем!»
Крупной скачью вынесся за ворота Кремля батюшка. За ним — Семён на лошади без седла. Тряся щеками, промчался мимо терема Василий Вельяминов, старый Протасий сорванным голосом распоряжался на крыльце великокняжеского дворца. Слуги тащили добро из подклетей, складывали на площади, подтаскивали бочки с водой на случай, если огонь подойдёт близко.
— Давай и мы на пожар поедем? — сказал Иванчик. Его от волнения начала бить крупная дрожь.
— И кто тебе сейчас коня даст? — возразил не терявший присутствия духа Андрей. — Ты видишь, там у конюшен всё перемешалось, коней погнали на Неглинку.