Крест
Шрифт:
– Эх, времечко было… мне кажется, это были самые лучшие мои годы…
Матвей сочувственно вздохнул и загасил окурок. Затем встал, под недоуменный взгляд Серого, приосанился, взял в руку пустую кружку и хорошо поставленным голосом громко начал декламировать.
– «Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними? Умереть…»
Шум в зале прекратился, все обернулись и, открыв рот, смотрели на слегка пошатывающегося
– «О! Бедный Йорик! Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это – само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом?» А?
Серый встал и в порыве чувств обнял Матвея. Громко проорал.
– Матюха! Ты чертов гений!
Матвей похлопал его по спине и гордо посмотрел в зал. Переглянувшись, люди за соседними столиками начали аплодировать. Матвей шутливо поклонился и рухнул на диван. Серый слил из всех кружек остатки пива и протянул Матвею. Растроганно, умильно глядя ему в глаза тихо прошептал:
– Эх, Матвей… какое время… какие мы были…
Затем обернулся и грозно посмотрел на смотрящих в их сторону посетителей. Сразу же восстановился обычный шум, и каждый занялся своим привычным делом – пьяная пятница продолжала сбор своей обычной дани. Серый забрал кружку из рук ослабшего Матвея, залпом допил остатки и грохнул ею по столу.
– А Наташка твоя – зря! Нельзя так с мужиком… не понимают они нас… Вот ты сейчас, что делать будешь?
Он грозно выставил на него палец. Матвей пожал плечами, раскинул руки, едва не теряя равновесия пробормотал:
– Бухать, Серый! Сегодня я буду бухать…
Серый раздраженно мотнул головой.
– Да не… я вообще!
Матвей закурил новую сигарету и долго махал спичкой, пытаясь ее затушить. Наконец спичка погасла, он проводил взглядом синеватый дымок, вздохнул.
– А-аа… пока здесь останусь, Серый… батя в больничке, пока мамке помогу… а там… там посмотрим. В театре меня не ждут… как и дома – на хрен я им всем сдался, проекты-мроекты все заглохли… тоска, Серега… тоска.
Серый пересел к нему, обнял за шею и заговорщически прошептал, дыша горячим перегаром в ухо Матвея.
– Ты не боись, Матюха… здесь не пропадешь! Друзья есть, мякина в башке – и здесь жить можно! Хули нам институт дал? Ты хоть по сцене походил – до Москвы вон добрался, и чё! Ну, а я? Тыркался сначала по утренникам да по корпоративам – задолбало! Да и все наши – кто куда… Юрка Пугачев – представляешь, в полиции работает, а Костя Пономаренко в эти, как его, стилисты подался. Из девчонок только Катька и Сонька в театре, а остальные… Вот и я – плюнул на этот театр, да в бизнес подался! Тут ведь тоже играть надо, Матюха! И как играть…
Матвей поморщился и отодвинулся
– Меня сейчас вырвет, Серёга! Не дыши на меня, а?
Серый недоуменно посмотрел на него хмуря брови. Затем хмыкнул и, набрав полные легкие воздуха выдохнул в лицо Матвея. Тот откинулся на спинку дивана и мучительно проревел.
– Серый, скотина!
Серый пересел ближе и, непрерывно хохоча начал дуть в лицо уворачивающегося Матвея. Тот схватил его за шею и попытался пригнуть к столу. Увы, силы были неравны. Легким движением головы Серый легко уходил от захвата и снова выдыхал воздух в лицо Матвея. Наконец тот сдался и жалобно попросил хохочущего Сергея.
– Хорош, Серый! Сдаюсь…
Неожиданно над ними раздался меланхоличный голос Ганса.
– Веселитесь, господа?
Серый вскочил и пьяно обнял пахнувшего уличной свежестью Ганса. Громко заорал.
– Гансик! Фашист ты наш недобитый! Водки принес?
Ганс отряхнул руки Серого, с достоинством сел и, оглянувшись, вытащил из-за пазухи бутылку. Уныло пробормотал:
– Что же вы орете так ханурики… Принес…
Серый обнял их обоих и в восторге прорычал:
– Ото – дило, братцы! Вечер обещает быть нескромным!
Глава 3
Оглушительная телефонная трель, жестко и безжалостно выбросила сознание Матвея из недр сна. Это было настолько неожиданно, что его тело, повинуясь древним рефлексам, бурно отреагировало на внешний раздражитель. Надпочечники вбросили в кровь ударную дозу адреналина, и организм Матвея мгновенно приготовился к извечному, жизненно важному выбору человечества – бей или беги.
Сердце бешено, едва не выпрыгивая, застучало в груди, а дыхание со свистом вырвалось из сведенного горла.
Матвей широко открытыми глазами смотрел в обступающий его полумрак, силясь разглядеть надвигающуюся опасность. Ему потребовалось несколько долгих секунд, чтобы попытаться понять и принять окружающую реальность. Но тут снова зазвонил телефон.
И тут же на Матвея обрушилось печальное осознание своего физического самочувствия. Все симптомы стрессового пробуждения остались с ним и даже усилились до невозможного состояния – рот наполнила горькая слюна, в голове застучали гулкие молотки, резко затошнило.
Похмелье… Родная сестра пьяной пятницы. Мысли Матвея лениво исследовали древнее слово. По – после – хмеля… Предки знали о чем идет речь. И кодировали это знание в удивительном русском языке, полным загадок и тайн. Мы не задумываясь произносим некоторые слова, несущие общий смысл, но стоит попристальней вглядеться в них – и открывается такая бездна… Вот еще слово, передающее состояние Матвея этим, стоит признаться не самым приятным утром – с бодуна. Бодун. Кажется, так в старину называли бадью для хранения всяких жидких веществ, нужных в крестьянском хозяйстве: воды, солений и, конечно, браги…