Креститель
Шрифт:
— Что за слухи-то?
— Про нежить болотную, про русалок да водяных.
— Сама-то не боишься нежити?
— А че ее бояться, коли чародей сильный с нами?
— Ты чего молчишь, ведун? — приподнялся па локте богатырь. — Как мыслишь, стоит князя Полоцкого уважить?
— То не князю, то боярыне нашей услуга, — поправил Середин. — Скажи, красавица, а с боярскими отрядами ничего на гати не приключалось?
— Нет, вроде. Не слыхивала ничего недоброго.
— Откель тогда слухи нехорошие?
— Не ведаю, — пожала плечами девушка. — Люди речи всякие
— Пошли, — спокойно зевнул ведун. — Нечисть так нечисть. Первый раз, что ли?
— Что разлеглись, лентяи?! — тут же захлопала в ладони Пребрана. — Запрягайте, хватит валяться! Ночью поспите.
Олег тоже дернулся было, но сообразил, что командует девушка холопами. А ему можно еще маленько полежать. Хорошо всё-таки, когда не сам по себе едешь, а по поручению. И накормят, и напоят, и копей оседлают. Если бы еще только при этом никто голову отвертеть не норовил…
Середин рывком вскочил, пошел по полю, внимательно оглядываясь.
— Ты куда, ведун? — окликнул его богатырь.
— Береженого и судьба бережет. — Заметив старое кострище, Олег наклонился, собрал в кулак золу и аккуратно пересыпал в поясную сумку. — Можжевельника бы еще найти. Но придется обходиться тем, что есть.
Спустя четверть часа обоз обогнул поросшие молодой травкой стены Себежа и втянулся под сень прохладного березняка. Теперь, внимательно вглядываясь в сырую дорожную колею, впереди ехали ведун с Радулом. Болото дело такое — провалиться в промоину легко, а вот выбираться замучаешься. Боярские холопы держались позади, уже не веселясь, как прежде, и всё отмахиваясь от комаров.
— Интересно, — негромко отметил Олег. — Березняк тут дикий, али специально сажали?
— Кому она нужна, береза-то? — хмыкнул богатырь.
— Не скажи… — покачал головой Середин. — В нашем кузнечном деле березовый уголек — очень даже неплох.
— Ты еще и кузнец?
— Есть немного.
— Я так и знал.
— Что?
— Что все кузнепы — колдуны тайные.
Олег усмехнулся, поглядывая по сторонам. Сыро, слякотно — но крестик холодный. Стало быть, поблизости нечисти нет. Наговорили люди на Себежскую гать… Он легонько потрепал лошадь по гриве и завел:
Звенели колеса, летели вагоны, Гармошечка пела: «Вперед!» Шутили студенты, дремали погоны, Дремал разночинный народ. Я думал о многом, я думал о разном, Смоля папироской во мгле, Я ехал в вагоне по самой прекрасной, По самой прекрасной земле…— А что такое «вагон»? — перебил Олега боярин, не дав толком изобразить из себя «Любэ».
— Повозка такая, крытая и очень большая, — пояснил Середин.
— А «папироска»?
— Ну, это вроде фитиля, чтобы огонь долго не гас.
— А «погоны»?
— Что-то
— Да, подтапливает, — согласился боярин. — Как бы не утопли в болотине этой.
Копыта уже не чавкали в грязи, а расплескивали воду; возницы поджали ноги, чтобы не зачерпнуть поршнями. Олег дал гнедой шпоры, промчался рысью еще саженей сто — и внезапно оказался на рыхлой, как старая хвоя, но сухой и достаточно твердой почве.
— А вот и гать, — потрепал он лошадь по шее. — Не обманула, значит, Пребрана. Есть дорога.
Деревья поначалу просто поредели, там и сям поднимаясь над мхом на серых округлых кочках; кора берез все больше подергивалась черными проплешинами, а сами деревья делались тощими и гнутыми, пока, наконец, не исчезли совсем. Вправо и влево, упираясь в черный гнутый горизонт, на несколько верст раскинулась равнина. Кое-где наружу выпирали кочки, кое-где проглядывали черные провалы среди серых мшистых окон — но никаких островков или взгорков в пределах видимости различить не удавалось.
— Если до темноты закутка не найдем, — заметил Середин, скидывая косуху и подставляя спину жарким солнечным лучам, — будет тоскливо. На узкой гати ни лошадей не отпустить, ни самим толком не устроиться.
— Ничего, дни ныне долгие, — отозвался богатырь. — Найдем.
В воздухе пахло грибами. Мох почти полностью закрывал воду, а потому болото мало парило. Зато жара распугала комаров и надоедливую мошку, и люди наконец-то вздохнули свободно. Такую бы дорогу до самого Полоцка — удовольствие будет, а не путешествие.
— Эх, клюквы здесь, верно, по осени много… — мечтательно вздохнул Середин.
— Коли собирать пойдешь, привязывайся лучше, — тут же прагматично прокомментировал Радул. — Не то вмиг утопнешь.
— Не пойду, — пообещал ведун.
Гать лежала вровень с окружающим мхом, а местами им даже поросла, и если бы не накатанная колея, четкой двойной линией прорезающая серо-зеленое безбрежье, можно было подумать, что едут они по обычной равнине, а не по бездонной топи.
«Как же они в болоте руду добывают? — мысленно удивился Середин. — Среди засасывающих торфяных ловушек, воды, духоты. Или тут сперва появилась выработка, а уж потом на пустующие ямы пришла вода? Похоже, кстати, именно на то. Сперва железо брали там, где ближе, а потом уходили всё дальше и дальше от селения. Карьеры затапливались, заболачивались — но рудокопы потихоньку стелили гать и шли всё дальше…»
Мерно поскрипывали колеса, всхрапывали кони. Осоловевшие от жары всадники то и дело клевали носом, и Олег время от времени громко вскрикивал, заставляя людей встрепенуться. Лошадь ведь мох на дороге и рядом не различает, потянется за брусничкой веточкой, оступится — и всё, поминай как звали. Ухнется всей массой в рыхлое месиво — спросонок и всадник соскочить не успеет. Разорванная пелена мха сомкнётся, и через мгновение даже не разберешь, куда сгинул всадник, когда исчез. Пойдут опять про нежить коварную новые истории по деревням гулять…