Крестная мамочка
Шрифт:
— Неизвестно, чем он отравился.
— Отравился?
— Посмотрите, что у него в карманах.
Должно быть, у меня на лице отразился ужас. Констебль убеждала:
— На время забудьте о том, что это нетактично. Думайте о его здоровье.
Пожалуй, она права, решила я. Полицейские осведомлены о наркомании лучше любых родителей. Наверное, эта женщина постоянно видит обдолбанных подростков.
— В последнее время у нас были проблемы с марихуаной, — уклончиво объяснила я, выбрав нейтральное «мы».
— Серьезные? Вы не знаете?
Я
— А еще что-нибудь он пробовал?
— Что?
— Ну, амфетамины, кокаин…
— Таких денег у него нет, — уверенно ответила я — и вдруг чертыхнулась на всю улицу.
— Что такое?
— Не может быть! — Я смотрела на Каспара, моего милого херувима, лежащего в луже собственной рвоты и чужой мочи. — Паршивец стащил у меня пятьдесят фунтов!
Я кинулась обшаривать карманы Каспара и сразу нашла коробку, которую видела у него на дне рождения сестры. В тот день кресло-мешок, постеры на стенах, напоминания о детстве на полках обманули меня, но здесь, на холодном жестком тротуаре, коробка казалась далеко не такой безобидной. Я открыла ее: остатки содержимого говорили, что я не ошиблась. Папиросная бумага, клочки картона, мешочек с табаком. И щепотка травы. Констебль забрала у меня коробку, принюхалась.
— Сканк, — определила она. — Вам пора серьезно поговорить с сыном.
С сыном… С моим сыном… Нет, ничего не скажу.
— Это сильнодействующая разновидность конопли, причина участившихся психозов у подростков. В отдельных случаях все заканчивается хуже некуда. И эта дрянь дорого стоит — поэтому он и обворовал вас.
— Психозов?..
— Вы не заметили никаких изменений в его поведении?
Я — нет, зато родная мать заметила.
— Я думала, возраст такой…
— Возраст возрастом, но сканк — плохой признак. Если не ошибаюсь, по статистике, из всех детей, обращающихся к психиатрам, около восьмидесяти пяти процентов курили сканк.
— Господи.
— Правительство намерено пересмотреть политику в отношении таких наркотиков.
— Я читала об этом, но думала, что нас это не коснется.
— Все так думают.
Конечно, она была права. Не то чтобы я не заметила перемену в Каспаре, просто предпочла игнорировать ее. Франческа и Ник мучились с ним, страдали, а я считала, что они преувеличивают. Нечего сказать, хороша крестная.
Каспара снова начало рвать. На этот раз вхолостую.
— Пусть так и лежит, иначе языком подавится, — посоветовала констебль.
Только этого не хватало.
Наконец подъехало такси. Мне понадобилось все адвокатское красноречие и дар убеждения, чтобы умаслить водителя. Втроем мы погрузили Каспара в машину и уложили его на пол, повернув на бок. И тут я заметила бумажный пакетик, выглядывающий у него из заднего кармана. Я метнула взгляд в констебля — она тоже его заметила. Нагнувшись, я достала пакетик и отдала ей.
— Говорите, у нас легализация?
Она не ответила, но я не обиделась: слишком много вопросов я уже ей задала. У меня на глазах она развернула
— Похоже, не придется мне везти вас домой, — заметил таксист.
— Везите, — позволила констебль.
— Правда?
Она кивнула на пакетик:
— Это тальк.
— Черт, — сквозь зубы ругнулся таксист.
Я присмотрелась.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Подростков часто так надувают.
— Слава богу!
— На вашем месте я бы не успокаивалась, — сказала она, придерживая открытую дверцу машины. — Ваш сын покупал совсем не тальк.
Роман видел, как я возвращалась домой в разном состоянии и в разной компании, но впервые на его памяти я втащила свою добычу в вестибюль волоком. Таксист получил гигантские чаевые и смылся.
— Боже милостивый, кто это? — ахнул Роман, мигом пришедший мне на помощь.
— Мой крестник.
— Каспар? Не может быть!
Да-да, наш швейцар знает поименно всех моих крестников. В то время я считала, что в этом нет ничего особенного.
— Сегодня ему стукнуло шестнадцать.
— Ничего, на пользу пойдет. Верно? — Роман ободряюще закивал. Но успокоить меня не сумел.
Роман помог мне дотащить Каспара до спальни и ушел. Я сама раздела крестника и уложила его на свою кровать, застелив ее старым полотенцем. Перепачканного Каспара снова затошнило. Я привела его в порядок, стерла блевотину с губ и по возможности с остальных частей тела, убедилась, что ноздри ничем не забиты, завернула в чистую махровую простыню. Затем уложила в позу плода и застыла в ожидании следующего приступа рвоты, боясь, как бы он не захлебнулся или не подавился языком. Я не спала всю ночь. К рассвету я чувствовала себя так, будто родила сразу подростка.
5. Дрожь и трепет
Сквозь сон до меня не сразу дошло, что в дверь стучат. Затем зазвонил мобильный. Потом — домашний телефон. Я уронила руку с дивана, на котором прикорнула на часок, когда Каспара наконец перестало рвать, и пошарила по полу. Телефон должен быть где-то рядом. Помнится, я еще звонила в справочную медицинскую службу: замотанный в одеяла Каспар был таким холодным, что я заподозрила у него переохлаждение и перепугалась.
— Открой дверь, это я.
— Э-э-э…
— Я принесла горячий кофе.
Я разлепила глаз и уставилась на телефон.
— Клаудиа?
— Кто же еще?
— А мне-то откуда знать. Может, ты мне снишься.
— Нет, стою у тебя за дверью. Скоро двенадцать, просыпайся.
Я поплелась к двери.
— Бог ты мой, — покачала головой Клаудиа, протягивая мне стакан с кофе. — Ты что, недавно вернулась?
На мне по-прежнему был нарядный, но перепачканный топик. Выглядела я, понятно, как чучело.