Крестная мамочка
Шрифт:
— Очень. Встречалась с коллегой по прежней работе…
Клаудиа оттащила меня в сторону.
— Боже! И что?..
Я вздохнула:
— Он уволился. После моего ухода он будто взбесился. Его даже отправили на принудительное лечение!
У Клаудии отвисла челюсть.
— Из-за нервного срыва. Я ни при чем!
Произнося эти слова, я испытала странные ощущения — облегчение, недоверие. И бездонную печаль вперемешку с гневом, потому что, если я не имела к его болезни никакого отношения, почему он следил именно за мной? Звонил по ночам, торчал возле моего стола и наблюдал, как я работаю, ссорил меня с коллегами, превознося до небес за каждый пустяк.
— Оказалось, у него какое-то компульсивное расстройство. Оно могло проявиться как угодно: и в виде коллекции стружек от карандашей, и в боязни трещин на тротуаре. Моя знакомая подробностей не знает. Дело пытались замять, но, если верить коллегам из другой камеры, на принудительное лечение его отправила жена.
— Многие жены ей позавидуют.
— Но не ты.
Клаудиа улыбнулась, ободряюще похлопывая меня по руке:
— А если серьезно, можешь вздохнуть с облегчением.
— Я и вздыхаю — потому что теперь ясно, что мне ничего не почудилось.
— Конечно, иначе зачем тебе было увольняться?
«Ради разнообразия в жизни», — хотелось ответить мне. Я выдержала паузу.
— А вдруг мне просто наскучила работа?
Клаудиа провела ладонью вверх и вниз по моей руке.
— Нет, дорогая, все было на самом деле.
Если она и вложила в эти слова подтекст, то я предпочла не заметить его и забыть про первый свой ответ. На всякий случай.
Подошел Эл, обнял жену за талию, и Клаудиа заулыбалась ему. Эл стройнее Бена, а волос у него гораздо меньше. Но между ними есть и сходство: оба цельные натуры, добродушные и обаятельные. Эл всегда умел молчать и слушать собеседника, поэтому им восхищалась даже Хэлен. Да что там скрывать — все мы его обожали. Люди, порядочные до мозга костей, на дороге не валяются. Эл ответил сияющей жене улыбкой, которая не угасала, пока органист не заработал педалями. Едва переглянувшись, мы с Элом все поняли: он догадался, что я все знаю, я — что он догадался, и мы оба пришли в восторг. Клаудиа повернулась к нам, минута взаимопонимания завершилась.
— Ну, Тесса, ты готова всем сердцем принять Иисуса? — Эл наклонился, чтобы поцеловать меня.
— Если он холост, имеет хорошую работу и умеет готовить — само собой.
— Увы, скорее женат, носит балахоны и не брезгует проститутками, — отозвался Эл и получил толчок в бок от жены. — Или на проститутке он и был женат?
— Эл, мы в церкви! — напомнила Клаудиа, возводя взгляд к потолку.
— Ладно, балахоны — еще куда ни шло, но женатые мужчины — табу.
— Думаешь, моногамия и монотеизм — две стороны одной медали? — Эл склонил голову набок.
— Александер Уорд, неужели ты всерьез полагаешь, что Иисус мог взять вторую жену?
— Тсс! — шикнула Клаудиа.
Я хихикнула:
— Боишься, что так мы и до богохульства докатимся?
— Уже докатились, — с улыбкой до ушей отозвалась Клаудиа. — А-а, преподобный Ларкин! Позвольте представить вам вторую крестную, Тессу Кинг.
Я обернулась: мне улыбался красавец в высоком жестком воротничке.
— Полагаю, ту самую, которая не присутствовала на беседе перед крестинами.
Хоть убейте, я не помнила, почему отказалась от разговора тет-а-тет с этим видным мужчиной. Ах да: я же не христианка и считаю официальную религию препятствием для социальной интеграции и поддержания мира. Видите ли, против Бога я ничего не имею. Но мне не по душе то, что совершается во имя его, каким бы оно ни было.
— Клаудиа рассказывала, что вам уже случалось выступать в роли крестной, следовательно, ничего нового от меня вы не услышите.
Я улыбнулась викарию. Человек он неплохой, сразу видно, но в его словах таился знакомый укор, который я предпочла пропустить мимо ушей.
— От курсов повышения квалификации, да еще за пинтой пива, я бы не отказалась.
Викарий засмеялся.
Клаудиа тоже.
Я смеялась, а в голове само собой сложилось: «Я одиночка и не против, и не против, и не против, я одиночка и не против, тра-ля-ля-ля-ля». Ха-ха. А вот и второй куплет: «Я одиночка и не против, и не против, и не против, я одиночка и не против; следовательно, поддамся социальным стереотипам, положу глаз на мужчину в одежде священника, перепью и наговорю лишнего, потому что я на самом деле совсем не против». И все это на мотивчик из передачи «Может, выключишь телевизор и займешься чем-нибудь повеселее?». В шесть лет я смотрела ее как приклеенная. Ирония в то время от меня ускользала. И похоже, до сих пор не дошла. Викарий поспешно удалился к гордым родителям, но я не обиделась. Пора бы мне учиться держать дистанцию от самой себя.
— Ты чудовище, — шепнула Клаудиа мне на ухо, пока мы смотрели вслед викарию.
Неправда, я не чудовище, просто чувствовала себя ужасно. Мне вовсе не хотелось быть женщиной-вамп, распущенной хищницей. На самом деле я не такая — неужели они не понимают? Я просто действую по обстановке, играю на публику, выдаю то, чего от меня ждут. Я вовсе не хочу быть профессиональной крестной. Лучше просто самой собой. Но кто я такая? Толком не разберешь: только присмотришься, а я уже изменилась.
Наверное, я нахмурилась, потому что Клаудиа тревожно спросила:
— Все хорошо?
Я кивнула на манер Черчилля — не политика, а дрессированного пса.
— Не забывай: я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, — сказала Клаудиа.
Это правда. До беременности Клаудии мы вместе пережили немало крестин. Я чмокнула ее в щеку:
— Конечно. Давай займемся делом.
Клаудиа взяла меня под руку и повела к нашему месту на второй скамье.
Мало кто из моих одиноких подруг легко переносит чужие свадьбы: это еще одно недвусмысленное напоминание о том, что мы потерпели фиаско — не сумели найти тех, кто полюбил бы нас. А я — запросто. Обожаю свадьбы, особенно если новобрачные — мои близкие друзья. Весь фокус в том, чтобы избегать свадеб малознакомых людей, от приглашений на которые не так-то просто отделаться. На таких свадьбах я тоже бывала, думая, что новые знакомства мне не помешают. Ничего не вышло: моими соседями по столу вечно оказывались геи, подростки или диктаторы. И я перестала принимать подобные приглашения — слишком дорого они мне обходились.