Крестная мать
Шрифт:
— Ну что делать — не знаю! Всех жалко, все хорошие специалисты. И все мне нужны. Года через два-три опять зайдет речь о модернизации изделий, об увеличении их выпуска. Оружие во всем мире стали покупать активнее, наши изделия на мировом рынке котируются, дают в казну ощутимую прибыль, зачем же ломать налаженное производство, разгонять кадры?
Он поговорил в таком духе минут пять, объяснял Татьяне прописные истины, которые она и сама знала. Да и с кандидатурами на сокращение была, разумеется, хорошо знакома, разделяла мнение Глухова: Бердникову не сократишь — у нее важный участок работы, большая семья, четверо детей. Не сократишь и Колесову — она сидит на
Да, она, Татьяна Морозова, тоже была хорошим специалистом, ее опыт и знания ценили. Но, наверное, в этой ситуации начальством учитывались и другие факторы, может быть, и политические. Осенью прошлого года, а если точно, то 7 ноября 1994-го, на центральной городской площади имени Ленина она, Морозова, вместе с другими демонстрантами участвовала в митинге протеста против нынешней экономической политики правительства. Профсоюзы вывели на митинг рабочих и инженеров многих промышленных предприятий, в том числе и военно-промышленного комплекса. Требования митингующих были просты: увеличить заработную плату, обеспечить рабочим и служащим человеческую жизнь. В выступлениях ораторов приводились цифры заработной платы, стоимости потребительской корзины, заработков предпринимателей и коммерсантов. Говорилось и о растущей безработице, о резком снижении жизненного уровня трудящихся, о тревожащем всех положении на юге России, в Чечне. Умирали неизвестно за что сыновья митингующих и на таджикско-афганской границе. Сама же Татьяна стояла в толпе митингующих с большим самодельным плакатом:
МАСЛО ВМЕСТО ПУШЕК!
Ее фотографировали, как. впрочем, и других митингующих, вездесущие журналисты. Мастерски сделанный снимок женщины с плакатом, на котором был изображен гранатометчик явно кавказской национальности, назавтра же появился в нескольких местных газетах. Показали Татьяну и по телевидению. Факт этот незамеченным на заводе не остался, наоборот. На проходной кто-то вывесил газету со снимком Морозовой, написал крупными буквами: «А ТЕБЯ РАЗВЕ НЕ НАШ ГРАНАТОМЕТ КОРМИТ?»
Газета висела на доске приказов, под стеклом, несколько дней, создавала, разумеется, нужное общественное мнение, действовала на психику многих людей. Татьяне даже звонили по внутреннему, заводскому телефону, говорили анонимно, что, мол, такие вот, как ты, и разрушают государство, его оборонную мощь… гнать таких надо с завода! А еще конструктор!
Начальство ничего напрямую не говорило, никуда Татьяну не вызывали (парткомов теперь не было), но вот тихо, внешне сочувственно, ласково заговорил с ней Глухов, подвел ее к мысли: больше, как ее, Морозову, сокращать некого.
— Это мне за митинг отомстили, да, Григорий Моисеевич? — наивно спросила она.
— Ну что ты, Таня?! — по-отечески пожурил ее Глухов, опустив, однако, глаза. — Как ты могла такое подумать? Ты же у нас на хорошем счету. Ведущий инженер, опытный работник… Что делать — сокращение. Сегодня ты, завтра — я. Ты же знаешь, оружия требуется меньше.
Татьяна молчала. Она понимала Глухова: человек он мягкий и всего лишь выполняет чью-то волю. Да, из отдела сокращали еще двух инженеров, но те были как
— Таня, я все понимаю, — печально говорил Глухов. — У тебя беда за бедой, а тут я со своими разговорами. Ну давай вместе список посмотрим — кого я могу предложить на сокращение? Я ни на одного из вас не хотел бы руку поднимать. Но что делать?.. Слушай, может, ты на рабочее место пойдешь, а? В сорок восьмой цех — чистота, белые халаты, приличные заработки.
— Я подумаю, Григорий Моисеевич, — дрогнувшим и глубоко обиженным голосом сказала Татьяна, поднимаясь, и гладко выбритое лицо начальника КБ поплыло у нее перед глазами. Вот как ее отблагодарили за многолетний добросовестный труд! Вот как ценят ее заслуги перед заводом! Вот как принимают во внимание ее семейную беду! Господи, какое бессердечие, какая жестокость! И разве она, как женщина-мать, как гражданка, не права, призывая разоружаться, тратить деньги не на войну, а на другие, гуманитарные цели?! Да во всем мире женщины — и не только женщины — борются именно за это!..
Погруженная в невеселые мысли, Татьяна вышла и* троллейбуса на своей остановке, завернула по пути і хлебный магазин, потом в овощной, купила кочан капусты и крупных румяных яблок. Яблоки были очень хороши, так и притягивали взгляд, и она не устояла перед соблазном, хотя денег в кошельке было в обрез. Да и когда теперь придется ей получать зарплату — неделю назад ее уволили-таки по сокращению штатов, выдали денег на два месяца вперед, как и полагается, начислили выслугу, еще чего-то начислили… словом, рассчитались с ней по закону, формально ничего не нарушили, а по сути — избавились от неугодной сотрудницы, выгнали. Живи как хочешь.
Дверь квартиры она открыла машинально, нагруженная сумками, вошла на кухню и вскрикнула от неожиданности. За столом сидел рослый незнакомый парень, с короткой стрижкой и слегка растерянным, виноватым лицом.
— Вы… вы что здесь делаете? Как вы сюда попали? — в сильном волнении спросила Татьяна, стараясь говорить как можно громче и решительнее, отступая к двери. Надо, наверное, выскочить, закричать, позвать соседей.
Парень поднялся — большой, сильный, широкоплечий. Одет как-то странно. На нем были явно военные, пятнистые брюки, но гражданского покроя куртка, из-под которой опять же выглядывала рубашка зеленого, защитного цвета. Кто это? Солдат? Или переодевшийся в солдатское домушник? И один ли он в квартире?
— Татьяна Николаевна, вы извините меня, ради Бога! — Он назвал ее по имени, и Татьяна, по-прежнему озадаченная, настороженная, готовая к худшему, продолжала пятиться к двери. — Я вам все объясню, не пугайтесь. Я не вор и не грабитель.
— Как вы вошли в квартиру? Я вызову милицию и тогда мы с вами поговорим.
— Не надо никого вызывать, прошу вас! Татьяна Николаевна, мне ваш адрес Ваня говорил, ваш сын. Я не мог вас ждать на улице весь день… Простите! Мы с Ваней вместе служили в Чечне, воевали…
— Вы служили с Ванечкой?!
— Да. Вот фотографии, посмотрите, пожалуйста. И успокойтесь.
С этими словами парень вытащил из нагрудного кармана зеленой своей рубашки потертый бумажник, развернул его. На Татьяну глянуло родное лицо: Ванечка с такими же стрижеными солдатами у дверей казармы; Ванечка — с автоматом в руках, а рядом с ним — да, этот самый парень, так нежданно-негаданно оказавшийся в ее квартире. На следующей фотографии их уже пятеро — молодцы как на подбор, все в пятнистой форме, в беретах, чему-то заразительно, весело смеются. А вот — у турника, голые по пояс, обтираются снегом…