Крестом и стволом
Шрифт:
– Поздновато ты подъехал, дорогой Павел Александрович, – поморщился Тохтаров. – Поздновато.
– Не понял, – подошел к окну отец Василий. – Они что, их на испуг решили взять? Ни освещения, ни оцепления, одни громкоговорители, что ли?
Тохтаров сполз с лавки, прохромал к зарешеченному окну и встал рядом со священником.
– А ведь и правда, – задумчиво произнес он. – Никак Ковалев решил своими силами управиться? Во-о дура-ак!
– Он не такой дурак, как вы думаете, Марат Ибрагимович, – отозвался из своего угла даже не встававший Санька. – Если
– Как это не узнает? – возмутился Тохтаров.
– Вы не кипешитесь, Марат Ибрагимович, – спокойно продолжил Санька. – А головой подумайте. Здесь на четыре-пять километров вокруг ни одной живой души нет. Только те, что в «деле» были. А они будут молчать.
– А я? – возразил Тохтаров. – Мое слово, гражданин Чукалин, много чего стоит.
– Вы, Марат Ибрагимович, вообще чудом в эту историю попали, не должны были вы здесь находиться к этому времени… да и выжили чудом. Не завари я ворота, где бы вы были?
Тохтаров молчал.
– А главное, – так же неторопливо и веско завершил Санька, – вы и не свидетель даже. Ну пальнули в вас разик, ну пистолетик ваш отняли, а так… Вы ведь и не видели толком ничего. Или я не прав?
Санька умолк, и ни Тохтаров, ни отец Василий не нашлись, что на это ответить. Как это ни паскудно было признавать, но все прошло именно так, как сказал Санька.
За окном снова железным голосом проговорил что-то стандартное громкоговоритель, и все трое почувствовали, как потянуло горелым. Тохтаров со стоном поднялся и побрел к двери. Остановился, принюхался и кинулся к рубильнику.
– Что вы делаете? – вскинулся Коробейник.
– Заткнитесь, Чукалин. Там документы горят. – Убери руки, начальник! – заорал Коробейник. – Ты что, под пули нас всех подставить хочешь?!
– Уйдите, Чукалин! – откинул его в сторону Тохтаров.
Отец Василий смотрел, как схватились и повалились на пол два здоровенных мужика, и понял, что Тохтаров не уступит, ни за что не уступит.
– Ладно, хватит! – рявкнул он и, когда это не подействовало, просто растащил обоих в стороны. – Что за документы?!
– Зар-раза! Сволочь! Говорил я Ковалеву: отвези бумаги в управление! – чуть не плача, утирал кровь из разбитой губы Тохтаров.
– Так он тебя и послушал! – зло откликнулся, поднимаясь с цементного пола, взъерошенный Коробейник. – Поди теперь докажи, кто здесь был, а кого не было! Нет трупа, нет и дела! Золотое ментовское правило!
– Дайте мне держак, Чукалин, – потребовал Тохтаров, и Санька, сверкнув глазами, кинул ему кабель.
– Подавитесь!
В принципе, шанс не попасть под пули у них был. Очень мизерный, но был. Задержанные, как бы они прежде ни дробились, теперь разделились на два лагеря: тех, кто разбежится по камерам и сделает вид, что ничего не было, и остальных, тех, что наверняка уже заняли оборону. Ни Тохтаров, ни поп их сейчас особо не интересуют. Но, с другой стороны, повернуться могло по-всякому. Кто-то ведь жжет прямо сейчас документы.
Тохтаров долго возился
– Лучше сидите здесь! – крикнул он и выбежал в задымленный коридор. Отец Василий и Коробейник переглянулись и кинулись вслед.
Дышать в коридоре было просто нечем. Уже надрывно кашляли разбежавшиеся по камерам арестанты, и все трое – Тохтаров, Коробейник и священник легли на пол и поползли вперед, пытаясь определить, откуда валит дым. Руки и ноги скользили по бетону, и продвигаться было крайне тяжело.
– Что это? – отец Василий понюхал мокрую ладонь. И тут понял – пол весь был залит кровью…
– Не отставай, Мишаня! – крикнул Санька. – Не отставай!
Они двинулись дальше, но, едва нашли дверь кладовой и убедились, что дымит отсюда, милиционеры пошли на штурм. Загрохотали выстрелы, истошно заорали там, впереди, участники обороны, зазвенели повыбитые пулями стекла. Тохтаров стоял на коленях и лупил своим кителем по тлеющим стопкам бумаг, а Коробейник и отец Василий, как последние придурки, лежали, упершись мордами в цементный пол, и хватали перемешанный пополам с дымом кислород.
– Чего делать будем?! – крикнул священнику Санька.
– Не знаю, – признался отец Василий. – Умнее бы в камеру, но там нам долго не продержаться – задохнемся на хрен!
– Я тоже так думаю, – согласился Коробейник. – Но этого, – он кивнул на майора, – надо с собой брать.
Отец Василий не возражал. Рядом с Тохтаровым шансы на то, что тебя пристрелят по ошибке, резко уменьшались. Марат Ибрагимович и сам уже осознал тщетность своих усилий, повалился на пол и с выпученными глазами пополз куда-то вбок.
– Товарищ майор! – схватил его за ногу Санька. – Не туда! Там совсем кранты! Надо вперед пробиваться! Ручки подымем, авось не пристрелят!
Майор ответил матом и надрывным кашлем.
Санька вместе со священником силком направили окончательно сбрендившего Тохтарова вдоль по коридору и поползли вслед.
– Какого хрена ты здесь?! – проорал сквозь грохот и звон отец Василий.
– Ну ты нашел время для исповеди!
– Неужели не скажешь?! – прохрипел священник.
– Иди на хрен, Мишаня! Давай об этом завтра поговорим!
– Если оно еще у нас будет, – закашлялся отец Василий. Дым уже стлался понизу, и дышать становилось все невыносимее.
Они быстро доползли до зарешеченного тамбура проходной, но решетки, слава всевышнему, были открыты. Отец Василий ткнулся рукой во что-то мягкое и вгляделся. Прямо перед ним перегораживали выход несколько еще теплых, покрытых липкой кровью трупов. Бывшие арестанты лежали вповалку, прижав к себе кто лом, кто автомат. Он ругнулся и пополз прямо по телам, проваливаясь руками, срываясь и тыкаясь лицом в чужую смерть. Было непонятно, почему они сделали именно такой выбор, может быть, просто знали свою судьбу и не надеялись остаться в живых ни при каком раскладе. Так бывает.