Крестом и стволом
Шрифт:
– Я знаю, батюшка, – печально кивнул глава администрации. – Погиб Марат Ибрагимович, погибли шесть задержанных, один совсем мальчишечка, я видел бумаги…
– Вас неточно информировали, – покачал головой священник. – Там погибло гораздо больше людей, а главное, без этих смертей можно было вполне обойтись! – Он хотел рассказать, как погиб Тохтаров, но Медведев встал из-за стола и подошел к окну.
– Я знаю, как много вам пришлось пережить, – тихо сказал он, засунув руки в карманы брюк и глядя в окно. – Я как раз туда еду, прямо сейчас. Хотите со мной? На месте покажете, как и что.
Когда
– Показывайте, отец Василий.
– Здесь же все отмыли! – сразу охрипшим голосом сказал священник.
– Вряд ли, – не согласился Медведев. – Ковалев никому не разрешал сюда войти. Мы, можно сказать, первые.
– Здесь же человек двадцать порезали! Не меньше! Я сам слышал, как они кричали!
– Вы что-то путаете, батюшка, – мягко сказал Медведев. – По спискам здесь всего-то находилось двадцать два человека. Шестеро погибли в результате вооруженного сопротивления. Осталось четырнадцать.
Но отец Василий прекрасно помнил, как ругался Тохтаров: «Куда я восемьдесят шесть человек дену?!»
– Подождите! Здесь должны быть остатки документов! – Священник метнулся к знакомой кладовой, распахнул дверь и… там все было чисто. Впрочем, на полу виднелись остатки сажи, и он даже наклонился, чтобы убедиться в этом, но главного – самих документов, пусть обгоревших, пусть неполных – здесь не было.
– Здесь старые газеты лежали, Николай Иванович, – подошел к ним сзади Ковалев. – Они еще тлели. Я распорядился, чтобы вынесли, во избежание повторного возгорания.
– Вот видите, – мягко улыбнулся священнику Медведев. – Вы бы, батюшка, шли домой да отдыхали, вам после этого кошмара силы восстанавливать надо. Езжайте, я скажу шоферу, чтобы вас довезли.
– Но как же?! – не мог поверить в увиденное священник.
– Ковалев – человек опытный, да и люди у него знающие, квалифицированные. Они обязательно во всем разберутся. Так, Павел Александрович? – повернулся Медведев к Ковалеву.
– Мы уже начали работу, – заверил Ковалев. – Скоро выясним все, до мельчайших подробностей.
Отец Василий вспомнил того мальчишку на исповеди. Как он тогда сказал? «Коваль собирает тех, кто лично на него работать будет… парфеновское место занять хочет… только куда ему?..» – «Ошибся ты, парень, – прошептал священник. – Кому же еще, как не ему, на парфеновское место влезть». Отец Василий развернулся и побрел прочь – здесь ему делать было нечего, потому что на этой территории уже безраздельно правил Коваль.
Отец Василий шел домой словно пьяный. У него не было мыслей, да и о чем было думать; у него не было чувств, ибо чаша переполнилась, и только слова Иоанна Крестителя настойчиво стучали под черепной коробкой: «Уже и секира при корне дерев лежит, и всякое дерево,
– Огнем неугасимым, – повторял и повторял священник. – Да, все так – огнем неугасимым.
Он добрался до своей улицы, не замечая ничего вокруг, вошел во двор и, только когда подошел к крыльцу, услышал сзади себя чьи-то шаги и горячее дыхание. Отец Василий резко обернулся. На него смотрела увезшая его от верной погибели кобылка. Она смотрела на него так, словно спрашивала: «Что, тяжело тебе, отче?»
– Тяжело, милая моя, тяжело, – ответил ей отец Василий. – Не знаю, что и делать. Не слышат, не видят и ничего, кроме чинов и денег, не хотят. Столько людей погибло, а им хоть бы хны.
– Оставьте мертвым погребать своих мертвецов, батюшка, – сказала незаметно подошедшая к нему сзади Ольга и обняла его за плечи. – Пойдемте в дом.
С этого дня отец Василий ушел в пост и молитвы. Он вставал в три утра, принимал холодный душ и начинал труды. Служил и молился, молился и служил. На время он даже отклонил просьбы о крещении, потому что не чувствовал себя достаточно сильным и чистым. День за днем он сурово усмирял свой гневливый дух, но лишь на пятый день почувствовал, что к нему возвращается прежнее состояние души – легкое, чистое и светлое.
Где-то в эти дни он и заметил за собой слежку. Время от времени в храме появлялся мужичок, явно столь же далекий от мысли о духовном возрождении, как местная администрация о процветании народа. Затем священник несколько раз видел за своим «жигуленком» не слишком настойчивый «хвост». Но, честно говоря, он так не хотел выходить из такими трудами обретенного состояния духа, что просто закрыл на все глаза. «Не хочу! – решил он. – С меня хватит!»
Тогда же ему позвонили из патриархии. Разговор был трудным. Отца Василия дотошно расспросили о недавних событиях, причем у него сложилось такое ощущение, будто с ним работают по какому-то составленному безразличным и малодушным человеком опроснику. Так что он с огромным облегчением положил трубку, когда разговор закончился, и снова приступил к своим трудам.
Несколько раз его вызывали то в прокуратуру, то в УВД, а один раз к нему в храм даже зашел человек из ФСБ. Человек этот сообщил, что с его, отца Василия, сотового телефона был сделан интересующий их звонок, и с видимым удовлетворением услышал в ответ, что телефон у отца Василия похитили уголовники с кличками Батон и Рваный и что отец Василий, как и положено, поставил в известность и УВД, и телефонную компанию. Хотя за набежавшее время переговоров платить все равно пришлось ему.
Тридцать первого августа он почти спокойно принял известие, что по требованию московского начальства областными структурами была сделана детальная проверка законности содержания под арестом двух десятков лиц. И кое-кого по результатам этой проверки выпустили и даже принесли извинения. А тем же вечером к нему зашел Костя.