Крестоносцы. Полная история
Шрифт:
Как нам уже известно, авторство этого письма Роберту Фландрскому — вопрос спорный. Но аргумент, который здесь приводится, — что судьба Константинополя неразрывно связана с судьбой «Гроба Господня» (т. е. Иерусалима), — это именно тот аргумент, к которому прибегал Урбан после встречи с посланниками императора в Пьяченце. Покончив с делами, папа не стал возвращаться в Рим; вместо этого он перебрался через Альпы и отправился в летнее турне по южной Франции, увещевая, уговаривая и проповедуя. Он встречался с влиятельными аристократами и князьями церкви — с такими, например, представителями местной знати, как Раймунд, граф Тулузы (Раймунд Сен-Жильский), Одо, герцог Бургундии, и Адемар, епископ Ле-Пюи, которые пользовались большим авторитетом у соотечественников. Через них он распространял ужасающие истории о восточной жестокости, которые позже станут с кровавыми подробностями пересказывать сексуально озабоченные хронисты: все эти байки о турках, свирепствующих в христианских землях Византии и Иерусалима, упоенно насилующих, убивающих,
Живописуя тронувшее его душу тяжкое положение, сложившееся на Востоке, Урбан одновременно излагал свою миссию как папы — стратегию, которая должна была снова объединить христианский мир. Он говорил, что рассчитывает на помощь огромного числа способных сражаться мужчин, готовых отправиться в военный поход на Восток и не только откликнуться на жалобный призыв Византии, но пойти дальше — биться с врагами Иисуса, оскверняющими христианские святыни. Первой целью должен был стать Константинополь. Но конечным пунктом назначения — Иерусалим.
Свое турне папа увенчал двумя празднествами. В октябре 1095 года он заехал в аббатство Клюни, откуда четверть века назад начался его путь к Святому престолу. Аббатством все еще управлял его старый учитель Гуго. Несмотря на финансовые трудности, с которыми он столкнулся из-за альморавидских завоеваний в Испании, лишивших его щедрого источника денежных поступлений от эмиров, подобных аль-Мутамиду, аббат так и не отказался от своей главной страсти — строительства. Возведение новой аббатской церкви шло полным ходом, стены храма взмывали к небесам. На торжественной церемонии Урбан об руку с Гуго освятил главный алтарь церкви. Он провел в аббатстве неделю и там же объявил, что 18 ноября созывает еще один большой собор — в Клермоне, в 150 километрах от Клюни, и что продлится этот собор десять дней. Приглашены на него были самые могущественные люди со всех окрестных земель, и очень многие действительно приехали. На приглашение откликнулись двенадцать архиепископов, восемьдесят епископов и девяносто аббатов. Воззвание, которое им предстояло выслушать, вряд ли было для кого-то секретом, потому что Урбан все лето вещал одно и то же повсюду. И тем не менее собор в Клермоне должен был поставить жирную точку в его поездке, и пропускать такое событие не следовало.
Сам текст проповеди, прочитанной Урбаном на Клермонском соборе, утрачен, но сохранился ряд достойных доверия записей, сделанных по свежей памяти, из которых мы можем узнать, о чем же говорил папа. Проповедь прозвучала 27 ноября 1095 года под открытым небом, в день, когда зима уже вступала в свои права. Согласно хронике, записанной спустя несколько лет с момента событий священником по имени Фульхерий Шартрский, вначале Урбан перечислял свои излюбленные страшилки, поносил симонию, ересь, нарушение мира и обиды, причиняемые епископам. Потом, однако, он разразился боевым кличем, который эхом отзовется в веках, и произнес: «Существует еще одно дело, которое по замыслу Господа гораздо важней ваших прочих дел»{18}.
Затем он продолжил:
Вы должны поспешить прийти на помощь, обещанную вами вашим нуждающимся собратьям, живущим на Востоке.
Турки, народ персидский… разоряют их [владения] вплоть до самого Средиземного моря, до того места, которое зовется Рукав Святого Георгия [т. е. Константинополь], что у самых границ Романии, и все больше и больше захватывают христианские земли. И вот уже в седьмой раз разбили они несчастных [христиан], убив и пленив многих из них, разрушив церкви и разорив землю Господа.
С просьбой об этом деле обращаюсь к вам не я, а сам Господь, поэтому призываю вас, провозвестники Христовы, чтобы собрались вы все — конные и пешие, богатые и бедные — и поспешили оказать помощь уверовавшим в Христа, чтобы отвратить таким образом то поганое племя от разорения наших земель…
Всем тем, кто, отправившись туда, в пути или при переправе, либо же в сражении с язычниками, окончит свою смертную жизнь, то тотчас получит отпущение грехов [своих]. И оттого это обещаю всем, собирающимся туда отправиться, что правом таким наделен от Господа [80] .
80
Ryan, Frances Rita (перев.) & Fink, Harold S. (ред.), Fulcher of Chartres / A History of the Expedition to Jerusalem, 1095–1127 (Knoxville, 1969), с. 65–6.
В речи Урбана, как ее передает Фульхерий, Иерусалим не упоминается, но автор, живший позже, Роберт Реймсский, пишет, что Урбан призывал своих слушателей:
Предпримите путь ко Гробу святому; исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините ее себе… этот царственный город [т. е. Иерусалим], расположенный в центре земли… просит и ждет освобождения и непрестанно молит вас о помощи. А всякая помощь исходит от вас, потому что, как я уже сказал, Бог пред всеми народами вас одних одарил славою оружия. Пуститесь же в этот путь, во отпущение грехов своих, с уверенностью наследовать незапятнанную
Тут, пишет Роберт, все присутствовавшие в один голос воскликнули: Deus vult! Deus vult! («Так хочет Бог! Так хочет Бог!») {19} [81] .
Под конец воодушевляющего монолога папы Адемар, епископ Ле-Пюи, хорошо отрепетированным движением поднялся и преклонил колена, дабы получить разрешение присоединиться к славной экспедиции. От имени Раймунда Тулузского также прозвучало обещание поддержать грядущее предприятие. Толпа, пришедшая в восторг при виде всех этих великих людей, приносящих обет взять на себя столь смелую и дерзновенную миссию, тут же впала в покаянное безумие: бия себя в грудь, люди проталкивались вперед, поближе к папе, чтобы испросить отпущения грехов, прежде чем вернуться домой и начать приготовления к предстоящему походу.
81
Sweetenham, Carol (пер. на англ.), Robert the Monk’s History of the First Crusade / Historia Iherosolimitana (Abingdon, 2016), с. 81.
Добровольцам, выказавшим желание присоединиться к великому паломничеству на Восток, Урбан сказал, что, дабы выделить себя меж прочих, они «должны носить на челе или на груди изображение креста Господня» [82] . И его опять беспрекословно послушались. С этого момента и далее обычай буквального «принятия креста» станет важным элементом визуальной грамматики крестовых походов. Представление, разыгранное в Клермоне, яркое и грозное торжество, будут — хотя в тот момент никто этого еще не знал — повторять из поколения в поколение. «Великое перемещение», которое позже назовут Первым крестовым походом, началось.
82
Там же, с. 82.
Следующие девять месяцев по городам и селам Франции и ближайших к ней земель разъезжала целая армия христолюбивых клириков, призывавших людей присоединиться к новому движению. Пример им подавал сам папа, собиравший огромные толпы в Лиможе и Ле-Мане, Тулузе и Туре, Монпелье, Ниме и Руане. В поездке он служил мессы, освящал церковные алтари, радушно принимал дворян, жертвовал и перемещал реликвии (в том числе многочисленные мелкие фрагменты Святого Креста из папской коллекции), являл себя во всем церемониальном блеске, в белой с золотом тиаре, читал проповеди на лоне природы и убеждал верных христиан взяться за оружие, оставить дом и отправиться в чужие земли убивать других людей. Слушавшие его вняли призыву. В Клермоне Урбан попытался умерить ажиотаж, поднявшийся среди простолюдинов, заявив, что вступать в войско Христово должны лишь мужчины в хорошей физической форме, состоятельные и способные сражаться, и предупредил, что любой, кто примет крест, но в поход не пойдет, покроет себя позором. Оказалось, однако, что главной проблемой папы станут не отступники, а не отвечающие требованиям новой миссии энтузиасты, которых невозможно будет ни остановить, ни подчинить какому-либо руководству.
В каком-то смысле их можно было понять. Папа, разъезжающий по эту сторону Альп и забирающийся в самые глухие уголки французской глубинки в сопровождении огромной свиты кардиналов, архиепископов, епископов и прочих прелатов, — зрелище, увидеть которое можно лишь раз в жизни, и оно грело — и приводило в исступление — души христиан, ставших тому свидетелями. Последние годы выдались тяжелыми: с 1092 года Западную Европу терзали непрестанные засухи, голод и чума. Простой народ ослаб и обессилел. Летом прошедшего года самым бедным приходилось копаться в земле в поисках съедобных корешков [83] . В 1095 и 1096 годах жить стало уже полегче, но прежние невзгоды сменились пугающими небесными знамениями: метеоритными дождями, затмениями и необычными свечениями, которые окрашивали небеса в яркие неестественные цвета и подогревали апокалиптические ожидания [84] . И тут является Урбан и предлагает людям шанс искупить грехи, которые, видимо, и вынуждают Господа обрушивать кары на свой народ. Проповедь его звучала тем убедительней, что Урбан говорил не только о Византии, но и об Иерусалиме — легендарном городе в центре мира, городе Страстей Христовых и его пустой гробницы.
83
Kostick, Conor, The Social Structure of the First Crusade (Leiden, 2008), с. 99–101.
84
Pertz, G. H. Monumenta Germaniae Historica, Scriptores XVI (Hanover, 1859), с. 101. Более широкую картину можно составить по книге Rubenstein, Jay, Nebuchadnezzar’s Dream: The Crusades, Apocalyptic Prophecy, and the End of History (New York, 2019).