Крестоносцы. Полная история
Шрифт:
Первым на землю Венгрии ступил небольшой отряд под командованием сподвижника Петра, состоятельного французского дворянина Вальтера Сен-Авуара. Так как отряд был слишком мал, чтобы доставить серьезные неприятности местным, и явно не представлял опасности, Вальтеру и его людям разрешили пройти по стране, приобретая еду и другие припасы на местных рынках. Отряд благополучно пересек королевство, а в Белграде его уже ждали византийские проводники, которые помогли ему добраться до Константинополя.
Следом, с отставанием в две недели, сжимая в руке письмо с небес, шел Петр Пустынник в сопровождении толпы от пятнадцати до двадцати тысяч человек — какая-то часть их была вооружена и даже обучена военному делу, но и обычных паломников без гроша за душой затесалось в это войско не меньше. Выместив часть своей злобы на евреях Рейна, эти отряды в июне тоже прошли по Венгрии, не нарвавшись на крупные неприятности. Но догонявшая их следующая волна крестоносцев повела себя иначе. Два отряда немецких вояк, явившиеся в июле, вовсю грабили и насильничали, чем страшно разозлили короля Коломана. А после того как шайка крестоносцев «на рыночной улице проткнула одного молодого венгра колом через интимные места», произошло серьезное столкновение [109] . Не желая терпеть
109
Alexiad, с. 276; Albert of Aachen, с. 46–7.
110
France, John, Victory in the East: A Military History of the First Crusade (Cambridge, 1994), с. 91–2.
А впереди, за Белградом, в византийских землях их ждали новые трудности. О первых небольших отрядах крестоносцев власти империи позаботились: они даже организовали рынки, где те могли закупаться под присмотром имперских чиновников, владевших западноевропейскими языками. Но когда численность франков, прибывавших в Византию, возросла с сотен до десятков тысяч человек, стычки и потасовки стали обычным делом, а в Нише и вдоль дороги, ведущей в Софию, крестоносцы регулярно ввязывались в бои с местными греческими дружинами. К тому времени присутствие франков уже вызывало у византийцев серьезную озабоченность. Принцесса Анна Комнина вспоминает, какая тревога охватила жителей Константинополя, когда они узнали, что эта неуправляемая орда и есть первая из долгожданных «франкских армий». Кроме того, Анна сообщает, что о приближении войска Петра Пустынника возвещало нашествие саранчи, опустошавшей виноградники. В этой армии, как пишет она, лишь единицы были воинами — зато окружала их «безоружная толпа женщин и детей… их было больше, чем песка на морском берегу и звезд в небе, и на плечах у них были красные кресты» {27} [111] .
111
Alexiad, с. 274–5. Анна Комнина в своей летописи настаивает, что именно Петр Пустынник сыграл ключевую роль в возникновении движения крестоносцев, однако надо иметь в виду, что перед Анной стояла задача обелить отца и перенести вину за приглашение крестоносцев в Константинополь на кого угодно другого.
Как можно догадаться, их появление 1 августа в столице вызвало еще больше недовольства, поскольку «эти люди, которым не хватало мудрого руководства», «разрушали церкви и дворцы в городе, выносили их содержимое, а также снимали свинец с крыш и продавали его грекам» [112] . Алексей не собирался спокойно смотреть, как его город разносят в щепки, и предложил объединенным силам Петра Пустынника и Вальтера Сен-Авуара пересечь Босфор, встать лагерем в Киботе и дожидаться подкрепления. Но и там они сумели переполнить чашу терпения местных жителей. Анна записала, что, попав в Малую Азию, крестоносцы «обращались со всеми с крайней жестокостью. Даже грудных детей они резали на куски или нанизывали на вертела и жарили на огне, а людей пожилых подвергали всем видам мучений».
112
Robert the Monk, с. 84–5.
К этому времени стало очевидно, что какой бы впечатляющей ни была вербовочная кампания Петра Пустынника и каких бы успехов он ни добился, сколотив и возглавив огромную армию добровольцев, прошедшую 2000 километров по чужим землям, войска Крестьянского крестового похода оказались ни на что не способны. Они полностью зависели от милости Алексея, снабжавшего их с противоположного берега Босфора, и все, что им оставалось, это грабить греков и турок, живших поблизости. К тому же теперь они подвергались серьезной опасности нападения, поскольку на власть на территориях к востоку от Константинополя претендовала не только Византия, но и Румский султанат. Когда группа немецких и итальянских рыцарей заняла заброшенный замок Ксеригордо под Никеей, их осадили турки под командованием правителя Никеи Кылыч-Арслана I, который властвовал в турецкой Малой Азии над территорией достаточного размера, чтобы называть себя султаном.
Запертые в замке посреди знойного анатолийского лета, крестоносцы в Ксеригордо страдали от жажды; чтобы выжить, им приходилось пить лошадиную кровь и собственную мочу. В конце концов, их, обессилевших, уничтожила армия, состоявшая из «искусных воинов, вооруженных роговыми и костяными луками, и отличных стрелков» {28} . Резвые турецкие всадники ворвались в замок, увели в плен самых молодых и красивых крестоносцев, изощренными способами прикончили остальных (некоторых привязывали к столбам и расстреливали из луков) и сложили курган из мертвых тел, оставив их гнить в качестве предостережения новым армиям латинян, что приближались к Никее с запада [113] . Главные силы войска, расквартированного в Киботе, жаждали мести и требовали, чтобы командующие приказали наступать на Никею. Но это лишь спровоцировало новые атаки турок. К приходу осени паломники и солдаты Крестового похода бедноты обгорели на солнце, изголодались и измучились до предела. 21 октября Кылыч-Арслан напал на сам Кибот. В состоявшемся сражении сложил голову Вальтер Сен-Авуар, а жалкие остатки армии крестоносцев были наголову разбиты.
113
Albert of Aachen, с. 36–7. Несколько месяцев спустя Фульхерий Шартрский, проезжая рядом с местом сражения, видел «множество отрубленных голов… и костей убитых» (Fulcher of Chartres, с. 80).
Петр
Глава 6. Поход князей
Будьте всячески единодушны в вере Христовой и победе Святого Креста, поскольку, если Богу угодно, сегодня же станете богатыми…
Перст провидения указывал на то, что Боэмунд, сын Роберта Гвискара, когда-нибудь станет князем. Даже когда он был совсем маленьким, его родители не сомневались, что этого ребенка ждет великое будущее. При крещении мальчик получил имя Марк, но отец, раз взглянув на крупного младенца, тут же наградил его диковинным прозвищем Боэмунд Великан (Buamundus Gigas) — в честь мифического гиганта, о чьих увлекательных приключениях Роберт не раз слыхивал на праздничных обедах [114] . Имя как нельзя лучше подходило Боэмунду. Повзрослев, он изъездил весь мир, ввязался в уйму чудовищных авантюр и неизменно производил впечатление — хоть и не всегда приводил в восторг — на каждого, с кем встречался. Он «выделялся даже среди самых великих», — писал один восторженный хронист [115] . Другой видел в нем «героя превысокого роста» [116] . Третий называл «непобедимым воином» и «славнейшим из мужей» [117] . Автор «Песни об Антиохии», эпической поэмы о крестоносцах, превозносил Боэмунда как «благородного и храброго» [118] . А вот Анна Комнина считала его злобным, недоброжелательным, коварным, вероломным, непостоянным, алчным и жестоким, отъявленным лжецом и «негодяем по природе», который «подлостью и несусветной наглостью» превосходил всех прочих латинян, что являлись в Византию [119] . Но даже ей пришлось признать, что он был магнетически притягателен: высокий, широкоплечий красавец с сильными руками, пленительными голубыми глазами и молочно-белой кожей. Волосы над ушами были у него коротко острижены, а подбородок гладко выбрит: и то и другое словно бросало вызов миру, где длинные локоны и бороды считались традиционными символами мужественности [120] .
114
Chibnall, Marjorie (ред. и пер. на англ.), The Ecclesiastical History of Orderic Vitalis (Oxford, 1978), том VI, с. 70–1.
115
Там же.
116
Bachrach, Bernard S. & Bachrach, David S. (пер. на англ.), The Gesta Tancredi of Ralph of Caen: A History of the Normans on the First Crusade (Aldershot, 2005), с. 23.
117
Hill, Rosalind (ред.), Gesta Francorum et Aliorum Hierosolimitanorum: The Deeds of the Franks and the Other Pilgrims to Jerusalem (Oxford, 1962), с. 7, 11.
118
Edgington, Susan B. & Sweetenham, Carol (пер. на англ.), The ’Chanson d’Antioche’: An Old French Account of the First Crusade (Aldershot, 2011), с. 129.
119
Alexiad, с. 293–4.
120
Alexiad, с. 383–4.
Рис. 4. Путь Первого крестового похода из Константинополя (1097–1099 гг.)
Несмотря на нежелание следовать моде, Боэмунд был честолюбив и сметлив. Прирожденный воин и непревзойденный мастер по части осад, он, как и отец его Роберт и дядя Рожер, граф Сицилии, обнаружил, что пробиваться в этом мире удобнее всего с мечом в руке. И тут ему повезло: от рождения он был наделен как физической силой, так и семейным окружением, как нельзя лучше соответствовавшим его жизненным устремлениям. Неприязнь Анны Комнины Боэмунд вполне заслужил: он участвовал в отцовских войнах с Византией еще в начале 1080-х годов, когда нормандцы южной Италии пытались расширить свои владения за счет Балкан. В 1088 году Боэмунд заявил права на пышный титул князя Тарентского — это призвано было скрыть то обстоятельство, что после смерти отца в 1085 году земель в наследство Боэмунду не досталось. (Престижное герцогство Апулия получил его ничем не выдающийся единокровный брат Рожер Борса.) То, чего он лишился в части отцовского наследства, Боэмунд компенсировал многолетним военным опытом — в его послужном списке значилось, в том числе, и командование отрядом нормандской армии в легендарной битве при Диррахии. В 1095 году, когда латинский мир в едином порыве ответил на призыв папы Урбана, Боэмунд находился во цвете ратных лет. Он смекнул, что новый крестовый поход поможет ему пробиться наверх — и не прогадал.
Бoльшая часть того, что известно о крестовом походе Боэмунда, содержится в хронике, написанной одним из его спутников — беззастенчивым льстецом, имя которого история не сохранила. Эта хроника, известная сегодня как «Деяния франков» (Gesta Francorum), повествует об участии князя Тарентского в Крестовых походах, начиная с 1096 года. Рассказывая о решении Боэмунда присоединиться к движению крестоносцев, автор пытается создать впечатление, будто на его господина внезапно снизошел святой дух: