Крестоносцы
Шрифт:
— Ты уже проснулась? — Майк приподнялся на локте, потирая глаза. — Сколько времени? До подъема еще час.
— Да, как-то не спится. — Джин даже не повернулась. Голос ее звучал глухо.
— Что-то случилось?
Майк сел на постели.
— Нет, ничего, — как-то неловко пожала она плечами. — Если и случилось, то давно, шесть лет назад. Сегодня годовщина смерти моей бабушки.
Джин помолчала.
Майк встал, подошел к ней и положил руки на плечи молодой женщины. Она прижалась щекой к его руке.
— Она умерла молча, — произнесла Джин чуть слышно. — Бабушка всегда страдала молча, никогда никому не жаловалась, не звала на помощь и со всем справлялась сама. На этот раз не справилась. Она просто смотрела перед собой, а потом закрыла глаза и перестала дышать. Мы все были рядом, но она ничего не сказала нам. Даже не напутствовала нас, да в этом и не было необходимости,
Джин снова замолчала. Майк поцеловал ее в макушку, прижав к себе.
— Бабушка не захотела лежать в родовых усыпальницах, — продолжила Джин через мгновение. — Хотя могла бы успокоиться в усыпальнице Габсбургов в Вене или в могиле Сен-Дени, где лежат ее французские предки — рыцари и коннетабли, сподвижники великих королей. Нет! Она заранее сказала маме и Джилл, что хочет упокоиться рядом с тем английским лейтенантом, которого любила в юности и помнила всю жизнь. Он изменил ее судьбу. Речь шла о неизвестной могиле на старинном парижском кладбище. Ее посещала только бабушка. Скромная мраморная плита с именем лейтенанта и датами жизни. Он был известным художником, а картины возлюбленного бабушки и сейчас стоят миллионы. Будь он похоронен в Англии, возможно, он мог удостоиться больших почестей, но во Франции лейтенанта никто особо не вспоминал. Зато теперь они лежат под одной плитой, и над ними обелиск, на котором золотом высечены их имена. Легендарная Марианна и ее непобедимый лейтенант снова вместе. Теперь к ним приходят президенты, главы правительств, известные люди и целые делегации. Они удивляются, узнавая, что, оказывается, этот Генри Мэгон был первым мужем мадам Маренн и отцом ее первого сына. Это для них открытие. Он ждал ее почти восемьдесят лет. — Джин вздохнула. — У бабушки были все основания не избирать такое место для своего упокоения, ведь после смерти лейтенанта она переживала трудности. Таким решением бабушка продемонстрировала благодарность ему за то, что жизнь ее сложилась именно так. Если б они не встретились и она стала, к примеру, королевой Англии, а не любовницей английского лейтенанта, мама не приехала бы во Францию, не познакомилась позднее во время Вьетнамской войны с папой, и меня не было бы на свете. Мы с тобой тоже могли не встретиться. — Джин подняла голову и взглянула на Майка. Глаза ее были полны слез.
— Маршал тоже недалеко от них, — добавила молодая женщина, снова переведя взгляд на портрет. — От могилы хорошо виден купол Дома инвалидов, где он похоронен рядом с Бонапартом. Они снова вместе и, видимо, примирились после смерти, пройдя очень тяжелый путь. Старые каштаны все те же. Они росли, еще когда бабушка одна хоронила своего возлюбленного в восемнадцатом году, шумят листвой над обелиском. Никакая посмертная слава не заменит жизни. — Джин всхлипнула и закрыла лицо руками. — Я так хочу, чтобы она все еще оставалась живой.
— Это невозможно, Джин. — Майк ласково погладил ее по волосам. — Я понимаю тебя. Моя тетя была не таким выдающимся человеком, как твоя бабушка, но я тоже ее любил, и мне ее не хватает. Не хватает звонка и ободряюще-ласкового слова. Вечная жизнь ждет нас только за гробом, ты же прекрасно знаешь. Когда-нибудь мы все снова окажемся вместе, но все-таки не надо торопиться. Надо выполнить свой долг, как выполнили его те, кто ушел. Конечно, каждый по-своему…
— Мама говорила, они боялись, что она уйдет гораздо раньше, — проговорила Джин, по-детски шмыгнув носом. — В 1976 году, когда коммунисты убили Йохана Пайпера. Они убили его ночью, в собственном доме, а дом сожгли. Он отстреливался, сколько мог, из охотничьего ружья, но потом патроны кончились. Тело невозможно было узнать, так как оно сильно обгорело. Они расправились с нацистским преступником и осуществили возмездие. Более того, все походило на ритуальное убийство. Они совершили его ночью, причем накануне национального праздника Франции, Дня взятия Бастилии. Мама с Джилл не знали, как сказать о случившемся бабушке. Я тогда была совсем маленькая, но я почти ничего не помню. Мама запомнила страшные дни на всю жизнь. Конечно, бабушка узнала все сама, и она сносила муки не только потому, что она потеряла человека,
— Скоро подъем. — Майк посмотрел на часы. — Ты сегодня снова отправишься в больницу?
— Да, меня там ждут. Знаешь, — Джин повернулась к нему, — этот юноша, Селим, который рассказал аятолле ас-Садру об аль-Бандаре… Он ведь сам подготовил Магеллану засаду, преследовал его и убил. Ас-Садр поручил ему это как испытание, и он справился, несмотря на робость, на привычку оставаться за чужими спинами, не высовываться, как и поступает каждый бедняк. Он сделал это ради любви и жизни рядом с Энн.
— Ты достойно продолжаешь дело твоей бабушки. — Майк поцеловал ее в лоб.
— Он обещал, что назовет свою дочь в мою честь. Не моим именем, конечно, а тем, под которым я оперирую в больнице — Аматула. Мама говорила, такое случалось только у бабушки. В честь ее называли своих дочерей и американский солдат, спасенный под Арденнами, и русская медсестра, которую она вылечила на Балатоне. Ким Лэрри, наш главный хирург в Чикаго теперь. Дочь того самого Вирджила Лэрри, которого бабушка спасла в Арденнах. Я никогда не думала, что со мной случится что-то подобное.
— Твоя мама говорит, ты похожа на бабушку больше, чем даже ее родной сын, и тем более они, ее приемные дочери. Наверное, сходство не столько внешнее, сколько в трезвости мыслей и твердом духе.
— О нет. — Джин покачала головой. — Мне не сравниться с ней даже в малости. Если какая-то крупица и досталась мне — уже великий дар. Хотя я не могу сказать, что она много со мной занималась. Бабушка круглыми сутками занималась работой. В детстве же я была буквально заворожена ей и всеми ее поступками. Я старалась подражать бабушке во всем, и это, наверное, сыграло свою роль.
— Как бы там ни было, но все идеи, проекты и подвиги бабушки не погибли, а перешли в твои руки. Она смотрит с небес, и она довольна.
Майк тоже взглянул на фотографию, а потом помолчал.
— Мне жаль, что я не успел познакомиться с ней, — вздохнул он. — Джин, пора. — Майк снова взглянул на часы. — Мне пора.
Он начал быстро одеваться. За окном послышался протяжный призыв муэдзина на минарете.
— Представь себе, Дэвид накопал у нас в Эль-Куте каких-то четырех старых евреев, которые еще не уехали. Всем им по восемьдесят, а то и больше лет. Они настоящие ортодоксы, без семей, и всем, естественно, грозит расправа со стороны Аль-Каиды. Сразу после завтрака надо ехать на их поиски и срочно отправлять в Багдад, чтобы оттуда их переправили в Израиль.
— Я тоже сейчас иду.
Джин встала. Закутавшись в плед, она смотрела в лицо Маренн. Зеленые глаза сияли, а солнечный луч никак не хотел покидать портрет, и лицо казалось почти живым.
— Я тоже иду сейчас, — повторила Джин. Потом, взяв фотографию в руки, молодая женщина прижала ее к груди. Несколько мгновений она держала ее так, закрыв глаза, затем поставила фото на место и тоже взялась за одежду. Солнце скрылось в облаке. Стало мрачно. Лицо Маренн померкло. За окном, нарушая тишину, послышались голоса торопящихся на построение военных.