Крестоносец: Железная Земля

Астахов Андрей Львович

– Совсем неплохо!
– Голос Дита дрожал от ярости.
– Еще?

– Уроды!
– выговорил я, оторвав щеку от пола и сплюнув кровь.
– Кучей на одного, рыцари за...траханные...

– А может, поступить с тобой так, как я поступил с твоим цветочком? Обоссать тебя, лунатик?
– Я услышал, как залязгали доспехи над моей головой.
– Да, сейчас я тебе...

– Развлекаетесь?
– вошел в мое сознание негромкий, спокойный и будто бы знакомый мне голос.
– Кажется, я успел к началу танцев.

– Ты?
– В голосе Дита было удивление.
–

Ты как тут оказался?

– Эй, а на этом парне все еще символы братства, - сказал спокойный голос.
– Ты же не хочешь, молодой барчук, обоссать святой крест? Или хочешь?

Превозмогая боль, тошноту и головокружение, я все же поднял голову и увидел тощего долговязого человека в черной коже и смушковом полушубке. Я сразу узнал его и почувствовал такую радость - словами не выразить.

– Защищаешь изменника, Суббота?
– прошипел Дит.

– Выполняю приказ, - дампир подошел ко мне, ухватил за плечо и помог подняться.
– А ты его нарушаешь. Это во-первых. А во-вторых, никто не смеет бить фламеньера. Или устав забыл?

– Он не фламеньер! Он предатель!

– Да, - Суббота вытащил из рукава какой-то свиток, кинул Диту.
– На, прочти.

Стало тихо. Потом Дит выругался.

– Магистр де Бонлис отдал этого изменника мне!
– выпалил он.

– Мальчик, ты умеешь читать, или нет?
– ответил Лукас Суббота.
– Видишь, кем подписан приказ?

– Ты сам изменник, потому и защищаешь изменника!
– пролаял лотариец.

– Послушай, сопляк, мое терпение на исходе. Еще немного, и оно лопнет, - дампир сверкнул глазами.
– Сам уйдешь, или тебя вышибить отсюда пинком под зад?

– Я тебе это припомню, проклятый мельник. Ты у меня...

– Пошел вон!
– лениво и устало ответил дампир.

Я видел, в каком бешенстве был де Хох. Но бросить вызов Субботе он не решился. Трус всегда трус. Я слышал, как он, уходя, бормочет угрозы, а мне хотелось плюнуть ему вслед. Но я не мог, разбитые губы не слушались.

– Спасибо, Лукас, - сказал я.

– Не надо меня благодарить, - ответил дампир.
– Я не освободитель.

– Ты...

– Пришел за тобой. Приказом императора ты отправлен в бессрочную ссылку в Хольдхейм. Мне поручено сопроводить тебя.

– Так значит...

– Идем, - дампир вытолкнул меня в коридор и знаком велел тюремщику запереть дверь.
– Нам предстоит долгая и трудная дорога...маркиз де Квинси!

Часть вторая: Хольдхейм, Пограничная марка, Мертвецкие равнины

• По этапу

Все мы люди. И все надеемся до последнего. Но моя надежда не оправдалась. Еще в башне Лукас показал мне подписанный императором приказ о моей ссылке.

– Я ни в чем не виноват, - только и смог сказать я, глядя дампиру в глаза.
– За что?

Лукас не ответил. Просто посмотрел на меня, равнодушно и холодно, как на пустое место. И этот взгляд был красноречивее любых слов.

Так что спрашивать что-то не имело смысла.

Во дворе тюрьмы нас ждала большая крытая повозка, запряженная четверкой лошадей, эдакий иномирский автозак. Вокруг повозки стояли арбалетчики - судя по форме, рейвенорская имперская стража, не орденцы. Лукас велел мне сесть в нее.

– А мои вещи?
– запротестовал я.
– Ты отправишь меня черт знает куда без пищи, без теплой одежды, без оружия?

– Оружие тебе не понадобится, - заявил дампир.
– Кормить тебя будут, можешь не сомневаться. Лезь в повозку, шевалье!

– Ладно, сволочь, - ответил я.
– Однажды мы с тобой поговорим по-другому.

Ответом мне была мерзкая ледяная ухмылка. Странно, подумал я, за что Лукас меня так ненавидит? Ведь он и сэр Роберт были друзьями.

Были...

Забравшись по лесенке внутрь фургона, я плюхнулся на широкую неструганную лавку вдоль борта - ноги меня больше не держали. Все тело адски болело, особенно нога и левое плечо, куда пришелся удар стальным сабатоном, но душа болела куда сильнее. Я чувствовал себя слабым, беспомощным и одиноким, и ненавидел себя за эту слабость.

Между тем в повозку посадили еще одного несчастного. Это был человек лет тридцати, грязный, измученный, с давно не стриженными спутанными волосами и отросшей бородой. Мой товарищ по несчастью был, похоже, не расположен общаться со мной - он даже не глянул на меня, прошел мимо и сел на лавку, кутаясь в рваное одеяло, заменявшее ему плащ. Я, было, собрался заговорить с ним, но тут возле фургона вновь раздались голоса, звон цепей, и минутой позже в фургон забрался еще один человек.

– Доброго дня, господа!
– поприветствовал он нас и развел руки в приветственном жесте.

Лохматый что-то промычал сквозь зубы - я не расслышал, что именно, - и уткнулся взглядом в пол. Новый узник сел напротив меня, и первым делом начал массировать запястья, на которых тюремные цепи оставили кровоточащие ссадины и синяки. Я мог хорошо его разглядеть в свете подвешенного к потолку фургона масляного фонаря. Пожилой, щуплый, лицо интеллигентное, бледное, узкое, с выдающимися скулами и тонким крючковатым носом. Из-за лысины и без того высокий лоб казался огромным. Волосы над ушами и козлиная бородка были совсем седыми, так что я не мог определить возраст этого человека: ему могло быть сорок, могло быть и шестьдесят. Чем-то новоприбывший сразу напомнил мне бедного Андрея Михайловича. Простая темная одежда была хоть и добротной, но грязной и сильно поношенной. И еще - у незнакомца была небольшая кожаная сумка через плечо.

– Холодный сегодня день, - сказал с улыбкой незнакомец, продолжая разминать запястья.

Я ничего не сказал. Неизвестный улыбнулся еще шире.

– Сильно вас побили, - произнес он, разглядывая меня.
– Пытки?

– Всего лишь один ублюдок, - я машинально коснулся пальцами разбитых губ.
– Жаль, что не смогу вернуть с процентами.

– Предаетесь отчаянию?
– спросил он.
– Зря. В "Золотых Стихах" сказано, что отчаяние - великий грех.

– Это мое дело, - ответил я.