Крестоносец
Шрифт:
Ратников придержал коней — как раз на его пути двое новгородцев отбивались от наседавших кнехтов. Лихо бились парни! Двое против десятка.
Миша осадил лошадей:
— А ну, давай сюда!
Воины прыгнули в сани. Ратников хлестнул коней. Эгберт ударил копьем бросившегося было следом кнехта.
— Сворачивай, дядя Миша, сворачивай!
Беглецы вылетели на повертку — в лес, а там — и к озеру…
Сзади послышался стук копыт — погоня!
Один из прыгнувших в сани парней сдернул с плеча лук:
— Ницево, ницево,
И первой же стрелой сразил одного врага — тот так и полетел в сугроб, кувырком свалившись с лошади. Вторая стрела тоже нашла свою жертву… И третья…
— Ну ты и стрелок! — с уважением выкрикнул Максик.
Воин улыбнулся:
— Я ж охотник.
Влетев в лес, беглецы безостановочно поехали лесной дорожкой, Ратников чуть ослабил поводья, давай лошадям отдохнуть.
Смеркалось. Небо сделалось ниже, вдруг повалил снег, и это было хорошо — заметал следы от погони.
— Смотри, какие снежинки, Эгберт, — улыбнулся Макс. — Большие, пушистые… Дядя Миша, а мы сейчас куда едем?
Сказал и упал, повалился в солому.
— Макс? — почувствовав неладное, Ратников обернулся и быстро передал поводья сидевшему рядом воину. Не лучнику, другому.
— Максюта! Да что ж ты лежишь-то? Что ж ты…
Вот когда Миша осознал, что такое настоящий страх! Неужели зря все? Неужели Макс сейчас вот так глупо погибнет? И что? И зачем тогда все… этот браслет… неужели…
— Макс! Макс! Максюта!
— Ты его не тряси, господине, — тихо промолвил лучник. — Покой ему посейчас нужен. Покой.
— Покой… — Ратников горько усмехнулся. — Где его сейчас найдешь-то?
— Поищем… Тут, я чаю, деревни должны быть. Озеро-от — рядом.
Дав лошадям передохнуть, поехали дальше — и до наступления полной темноты уже были на берегу: впереди, далеко-далеко, расстилалась заснеженная равнина озера. Скоро уже и апрель, а лед все еще не таял.
На протяжении всего пути Максим так и не пришел в сознание, лишь метался, бредил — видать, хорошо его приложил тот чертов крестоносец. Хотя… сотрясение, вряд ли чего больше — лучник прав, парню сейчас бы покой…
Покой…
— Что это там слева, не деревня, часом?
— Избы! — присмотрелся стрелок. — И церковка… или часовня. Какое-то большое село!
Ратников хмыкнул:
— Теперь бы еще узнать, есть ли там немцы?
Ну, прямо, как в кино! Этакие партизаны…
Возница придержал лошадей, обернулся:
— Так что, сворачивать?
На фоне быстро темнеющего неба светились тусклые огоньки лучин. Скоро и они погаснут — спать в те времена ложились рано.
— Я схожу, посмотрю, — неожиданно предложил Эгберт.
И несмело улыбнулся. Этот парень вообще стеснялся незнакомцев, чужих.
— Давай, — Миша махнул рукой и, услыхав донесшийся лай, добавил: — Смотри только, чтоб собаки не разорвали.
С минуту было слышно, как под ногами Эгберта скрипел снег. Затем все стихло. Лишь собаки залаяли еще больше, заливистей — понятно,
Снег давно уже перестал валить, небо прояснилось, видны стали и звезды и нарождающийся молодой месяц — узенький такой серп. Максим наконец пришел в себя и попросил пить.
Ратников рванул с пояса флягу:
— Как себя чувствуешь?
— Ничего… Только перед глазами — мурашки зеленые.
Мурашки… Хорошо, хоть так. Могли ведь и мечом достать… и копьем… и стрелою. Могли… Нет уж, больше для Макса — никаких схваток!
— А где Эгберт?
— Да должен бы уже прийти…
Сказав, Ратников снова услыхал скрип — кто-то шел. Видать, возвращался Эгберт, кому ж еще-то?
Точно, он!
— Поехали, нет там никого. Ни русских, ни немцев.
Бывший подмастерье давно уже научился прилично болтать по-русски, и в войске Александра его не считали чужим, принимая за чудина или эста, и тех и других хватало с обеих сторон, и кнехтами-ратниками, и так, на подхвате. Гибли они обычно первыми, и никто их не считал, так и в летописях указывалось — «бесщисла».
С новой силой залаяли псы.
— Я тут договорился, — Эгберт кивнул на крайнюю избу, хозяин которой, выскочив на улицу, уже отворял низенькие воротца.
— Сюда, сюда от, заезжайте. Коняк можете в хлев поставить, все одно немцы коровенку свели.
Немцы коровенку свели… Это хорошо! Вряд ли сей мужичок питает симпатии к крестоносцам.
— Ну, заходите… Что с малым-то? Чего шатается? Ранен?
— Да есть немножко.
В маленькой курной избенке оказалось очень тепло и уютно, к тому ж — малолюдно, хозяин оказался вдовцом и жил один месте с дочкой — рыженькой, лет тринадцати с виду, девчонкой, с явным удовольствием исполнявшей роль домовитой хозяйки.
— Сюда, эвон, на лавку садитесь, к столу… Посейчас, еще один светец зажгу… Раненого давайте туда, ближе к печке. Вона, на сундуке шкура постелена. Господи, молоденький-то какой… А бледненький! Ничего, вылечим, выправим, на ноги поставим. Онучи туда, к огню, вешайте.
— Я так-то рыбак, да зимой больше охочусь, — рыжеволосый, невысокого росточка, хозяин чем-то походил на свою дочку… Вернее — она на него. Вздернутые носы, круглые, с веснушками, лица, любопытные светло-серые глаза.
— Меня Путятой зовут, а дочку мою — Ефросиньей… Вы ешьте, ешьте, варево-то.
На следующий же день Макс почувствовал себя гораздо лучше, даже порывался встать, пойти… Только вот пока не очень-то ясно было — куда идти? На псковской дороге вполне могли быть немцы, а остатки разгромленного отряда Домаши Твердиславича уже давно наверняка пробились к своим.
И все же, решились отправиться к Пскову. Уже приготовили лошадей, с утра решили выезжать, а сегодня, что ж — Ефросинья топила баньку, а ближе к вечеру обещался вернуться хозяин, ушедший на охоту вместе с лучником Ермолаем.