Крестовые походы. Идея и реальность

Лучицкая Светлана Игоревна

Глава 2

Как восприняли призыв папы римского средневековые миряне

После Клермонского собора папа еще продолжал проповедовать по регионам Франции и посылать письма в разные города. Весть о походе очень быстро распространилась по Европе и была встречена с необычайным религиозным воодушевлением. Хронисты рисуют картину полного единодушия и энтузиазма. Призыв Урбана II явно превзошел все его ожидания — желанием отправиться в поход загорелось все общество. Сначала герцоги и графы, потом рыцари и кастеляны, к которым прежде всего обращался в своей проповеди папа, а потом и простолюдины, клирики и даже старики, женщины и дети — все нашивали кресты на свои одежды и горели желанием отправиться в Святую Землю. Урбан II совсем не ожидал такого исхода и даже пытался ограничить число участников: он отсоветовал монахам участвовать в походе, он велел мирянам не присоединяться к крестоносной экспедиции без благословения приходского священника, а клирикам — без разрешения епископов и аббатов, и он предписал молодым людям перед отправлением на Восток получить разрешение у их жен. [14] Папа также стремился не допустить участие в крестовом походе непригодных к сражению мирян: «И мы не… советуем, старикам или немощным и неспособным к обращению с оружием вступать на этот путь. Женщины никоим образом пусть не отправляются в путь, если только не в сопровождении супругов и братьев или других законных гарантов». [15] Известно, что, стремясь получить индульгенцию, к походу присоединялись и воры, и насильники, и беглые монахи, желавшие получить отпущение грехов, но нельзя отрицать, что в основном мотивы примкнувших к первому походу на Восток были религиозными. Торжественно обещая участвовать в крестовом походе, миряне выражали свою любовь к Богу, становясь в буквальном смысле последователями Христа. Нашивая на одежду крест в знак обета, они считали этот жест ответом на слова Христа: «Кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть моим учеником» (Лк 14:27). Не случайно один из хронистов Первого крестового похода именно так описывает начало крестоносного движения: «Когда приблизилось уже время, к которому Господь Иисус ежедневно привлекал внимание людей Своих, в особенности же — в Евангелии, где говорит: «если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мф 16, 24), то было великое

движение по всему галльскому краю, так что если кто-либо с чистым сердцем и ясным разумом серьезно желал следовать за Богом и верно хотел нести за Ним крест, он мог скоро, без отлагательства, отправиться к Святому Гробу». [16]

14

Epistulae ac chartae ad historiam primi belli sacri spectantes… P. 137; Papsturkunden in Florenz / Hg. W. Wiederhold // Nachrichten der Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen. Philologisch-Historische Klasse. Gottingen, 1901, S. 313–314.

15

Roberti Monachi Historia Hierosolymitana// RHC Hist. Occ. P., 1898. P. 729.

16

Anonymi Gesta Francorum / Hg. v. H. Hagenmeyer. Heidelberg, 1898. P. 102. Возможно, на этой новозаветной цитате была основана проповедь Урбана II на Клермонском соборе.

Судя по сообщениям современников, призыв папы Урбана II участвовать в новой войне и тем спасти свою душу вызвал бурную реакцию общества. Так, французский хронист Гвиберт Ножанский рисует почти неправдоподобную картину, рассказывая о резкой и неожиданной смене нравов: до этого во Франции процветали разбой, грабежи и поджоги, на больших дорогах рыскали разбойники и вооруженные банды, везде шли драки и бои, и вдруг «эти настроения удивительным и непостижимым образом совершенно поменялись…и все поспешно обращались с мольбой к епископам, чтобы те осенили их крестом в соответствии с данным римским папой предписанием». [17] Приглашение понтифика отправиться в Святую Землю сражаться против неверных отвечало жажде спасения, охватившей все общество, и прежде всего рыцарей, чьим призванием была война. Типичной была реакция Танкреда, будущего участника Первого крестового похода: по словам прославившего его хрониста, герой разрывался между рыцарским призванием и благочестием, между «Евангелием» и «миром» — эти противоречия раздирали его и лишали мужества. «Но после того, как но суждению папы Урбана всем христианам, которые будут сражаться с язычниками, предоставлялось отпущение грехов, тогда наконец… пробудилось рвение мужа, силы прибавились, глаза расширились, смелость удвоилась… Ведь опыт оружия был призван на службу Христу, двойной повод для сражения невероятно вознес мужа». [18] Миряне откликнулись на проповедь Урбана II и готовились к походу, который был запланирован уже на следующий год. Как сказал папа на соборе, «пусть ничто не удерживает отправляющихся воинов, пусть они заложат свои земли, соберут деньги, и пусть пройдет зима, и весной они отправятся в путь». [19] Но у большинства рыцарей еще не было никакого опыта участия в заморских экспедициях; они должны были обеспечить себя вооружением и припасами, и для этого продавали свою собственность. В предыдущие годы Западная Европа была охвачена недородом, и только 1096 г. принес богатый урожай — и это, конечно, рассматривалось как добрый знак крестоносцам. Но еще до того многие продали за бесценок все, что у них было, ради того, чтобы отправиться в экспедицию на Восток. До нас дошло немало хартий (в основном из юго-западной Франции), в которых зафиксированы имущественные сделки знати, и благодаря этим документам мы можем судить о поведении будущих крестоносцев. Эти грамоты говорят о том, что миряне были горячо воодушевлены представившейся им перспективой крестового похода. Чтобы снарядить экспедицию на Восток, рыцари и знать закладывали все, что у них было, Церкви, причем именно локальным церквам. Они жаловали свои земли и имущество преимущественно тем монастырям и церквам, с которыми были связаны на протяжении всей своей жизни. В эти религиозные учреждения они отдавали детей, там крестились, венчались, там завещали хоронить своих родных и себя. Как раньше они поддерживали своими пожалованиями приходские церкви, так и теперь из благочестия оставляли свои земли монастырям в обмен на финансовую поддержку похода. Так, один из будущих лидеров крестового похода Готфрид Бульонский заложил свои замки епископам Льежа и Вердена в обмен на материальную помощь. Многие из крестоносцев отказывались от своих прежних притязаний на земли и были поддержаны церквами и монастырями, получив от них денежные суммы. Часто эти отказы совершали те самые кастеляны, которые прежде силой захватили церковную собственность. Подобно пилигримам, отправляющимся в далекое путешествие, будущие крестоносцы мирились со своими соседями, улаживали ссоры и имущественные споры, особенно с церковными институтами. В хартиях можно видеть, как связаны между собой грандиозные идеи Церкви и религиозные мотивы маленьких людей — их благочестие, надежды и страх. Эти люди каялись в грехах и признавали себя преступниками, грабившими Церковь, вспоминали о своих дурных поступках и стремились изгладить нанесенный ущерб. Сохранившиеся грамоты часто содержат описания картин загробного мира, в них миряне, почти буквально повторяя слова папы, говорят о своем желании сокрушить язычников, освободить восточную церковь. Они явно охвачены жаждой спасения. Их главное желание — искупить свои грехи. Потому, говоря о мотивах участия в походе, стоит признать, что добыча и материальные ценности не были на первом плане у будущих участников экспедиции, во всяком случае у простых мирян.

17

Guibert de Nogent. Dei Gesta per Francos et cinq autres textes / Ed. R. В. C. Huygens. Turnhout, 1996. P. 120.

18

Radulfi Cadomensis Gesta Tancredi / RHC Occ. P., 1866. T. 3. P. 606.

19

Fulcherii Carnotensis Historia Hierosolymitana / Ed. H. Hagenmeyer. Hedielberg, 1913. P. 137.

Долгое время существовало мнение, согласно которому крестоносцы были обуреваемы жаждой добычи и материального обогащения. Якобы поскольку в это время в Западной Европе действовал принцип майората, то именно младшие сыновья, лишенные наследства, должны были искать средства к существованию, и именно они направились с этой целью на Восток. Но, во-первых, майорат был широко распространен преимущественно в северной Франции, в то время как в других регионах — Италии, Германии, Бургундии и др. — наследство, как правило, делилось между всеми потомками. А во-вторых, хартии показывают, что очень часто как раз старшие сыновья закладывали имущество с тем, чтобы отправиться в Святую Землю. И вряд ли они стремились туда с тем, чтобы завоевать для себя земли и нарезать побольше сеньорий — было бы весьма странно, если бы они стали закладывать и продавать свое имущество ради весьма смутных и далеких перспектив поселения на Востоке…

С другой стороны, рыцари не были чужды и мирских мотивов, и многие из них могли видеть в крестовом походе способ решения своих материальных проблем, на что намекал папа в своей речи, когда предлагал им отобрать плодородные земли у неверных. Вот всего лишь один пример. В одной хартии 1096 г. некий рыцарь Ашар из замка Монмерль (на Соне) отдал все свои земли аббатству Клюни и получил для снаряжения похода четырех мулов и 2000 лионских су. [20] Судя по грамоте, он не намеревался вернуться домой (несчастный погиб под Иерусалимом в 1099 г.), так как предполагал прочно обосноваться в Святой Земле. Зачастую материальные мотивы парадоксальным образом уживались с идеализмом — чувством вины, жаждой искупления грехов. Вообще дошедшие до нас хартии свидетельствуют об искреннем благочестии рыцарей, которые не только заботились о материальной стороне похода, но и желали обеспечить заступничество церкви и заручиться поддержкой Бога в своем путешествии на Восток. Клирики и монахи монастырей и приходских церквей обещали молиться за крестоносцев, в случае смерти хоронить их и читать заупокойные мессы, поминать усопших воинов во время литургии. Грамоты рассказывают о том, как крестоносцы просили монастыри и аббатства обеспечить им литургическую поддержку, предлагая взамен ежегодные ренты и материальные ценности. Один из главных лидеров похода, близкий папе сеньор Раймунд Сен-Жильский перед отправлением в Святую Землю попросил клириков, чтобы на его родине в соборе в Ле Пюи-ан-Велэ перед алтарным образом Богоматери постоянно горела свеча при его жизни, и чтобы после его смерти раз в год монахи служили по нему заупокойную мессу и денно и нощно молились о его душе. [21] Готовность знати отдавать Церкви свои земли и имущество в обмен на ее покровительство, конечно, говорит о религиозном и покаянном характере крестового похода и надеждах верующих на загробное воздаяние. Крестоносцы действовали в основном по мотивам идеалистическим, которыми также руководствовались их семьи, готовые пожертвовать своими интересами ради помощи отправлявшимся на Восток воинам. Родственники — братья, сестры, отцы, матери — и продавали и закладывали свое имущество для того, чтобы снарядить в поход члена своей семьи. Конечно, не обходилось и без конфликтов, но в основном помощь участнику экспедиции со стороны семьи была гарантирована — родня давала согласие на сделки с собственностью. Кузены, дяди, племянники жертвовали из своих патримониев, поскольку их родственники, спасая свою душу, уходили на Восток сражаться за святое дело, а это было очень почетно для рыцарских семей. Целый век рыцари, сеньоры и кастеляны вредили Церкви, грабили ее владения — Церковь организовала движение «божьего мира» с целью обуздать их агрессию, направляла против них инвективы, всячески пыталась изменить их образ жизни, прекратить конфликты семейных и аристократических кланов. И в конечном счете она добилась своих целей. Рыцари восприняли церковные идеи, они стали намного благочестивее. Теперь же папа римский давал им шанс — совершить заслуживающий награды благочестивый акт — отправиться в Святую Землю воевать во имя Христа. Такая цель отвечала их потребности в благочестии, и они горячо отзывались на призыв понтифика. Но их представления о крестовом походе все же расходились с идеями папы. Тот на Клермонском соборе говорил о любви к Христу, чье наследство оказалось во владении неверных, о любви к братьям — восточным христианам, единоверцам, находящимся под ярмом мусульман, — а рыцари проводили аналогии со своим родом и патримонием своего сеньора и по привычке вспоминали о своих обязанностях отмстить за несправедливости к своему сеньору и своим родственникам. И потому крестовый поход был для них чем-то вроде вендетты. Известно, что перед взятием Иерусалима 8 июля 1099 г. крестоносцы устроили религиозную процессию к Масличной горе, где священники читали им проповедь. В ней неслучайно прозвучал призыв отмстить за Христа — обесчещенного, распятого, изгнанного из своего патримония — подобно тому как они мстили бы за своего родича, если бы тому нанесли оскорбление: «Я говорю отцам и сынам, и братьям и племянникам: если кто-то из посторонних наносит побои кому-то из вашей родни, неужели вы бы не отмстили за кровопролитие вашего родственника? Насколько сильнее вы должны мстить за своего Бога, Отца своего, Брата своего, кого, как вы видите, проклинали, изгнали из его владений, распяли…» [22]

20

Richard J. Departs de pelerins et de croises bourgignons au XI siecle. A propos d’une charte de Cluny // Annales de Bourgogne.1988. T. 60. P. 99—101.

21

Histoire generale de Languedoc / Ёd. Cl. Devic et J. Vaissete. Toulouse, 1875. Cols. 747–748.

22

The Historia Ierosolymitana of Baldric of Bourgeuil. Boydell & Brewer, 2014. P. 108–109.

Так

восприняли призыв папы на Клермонском соборе рыцари, которые станут основной силой крестового похода.

***

Мы уже знаем, что, согласно хронистам, рассказавшим о проповеди Урбана II на Клермонском соборе, папа в своей речи обращался преимущественно к военной аристократии. Пожалуй, только в записи Фульхерия Шартрского в речи папы звучат слова, позволяющие предположить, что понтифик имел в виду и более широкую аудиторию: «Призываю вас обязать всех франков, пеших и рыцарей, богатых и бедных, поспешить помочь почитателям Христа и изгнать из подчиненных Христу регионов нечестивую расу». [23] Как бы то ни было, хорошо известно, что простой народ не менее горячо, чем рыцари, откликнулся на призыв отправиться в Святую Землю. Причем пуститься в путь были готовы не только жители Франции или Центральной Италии, но и Германии, находившейся в это время под интердиктом папы (события, как мы помним, происходили в разгар борьбы за инвеституру). Похоже, стимулом для простолюдинов была не только и не столько проповедь папы, сколько другие обстоятельства, на которые прозрачно намекает один немецкий хронист: «…иные признавались, что были призваны к Земле Обетованной какими-то недавно появившимися пророками либо знаками небесными и откровениями; другие были побуждаемы к таким обетам всякими неудобствами жизни». [24] Каждое из указанных здесь обстоятельств может быть проиллюстрировано фактами. Действительно, многие средневековые историки говорят о том, что как только слухи о Клермонском соборе достигли ушей христиан, так везде, во всех краях появились говорящие на разных языках люди, которые провозглашали себя апостолами и проповедниками Христовыми и обещали сражаться за Христа против врагов Креста. К таким народным проповедникам принадлежал, например, французский монах Петр из Амьена воплощавший ожидания простых мирян от крестового похода. Своими речами Отшельник (таким было его прозвище) увлекал всех: епископов, аббатов, клириков, монахов, знать и — главное — весь народ, причем как добрых мирян, так и злодеев — убийц, воров, клятвопреступников, разбойников, которые не преминули примкнуть к его свите. Петр Амьенский проповедовал во всех замках и городах Германии и Франции, возбуждая верующих, сбегавшихся на его проповеди и заваливавших его дарами, которыми он щедро делился с народом. Обладая изумительным даром красноречия, он мог повести за собой толпы людей. Его принимали за святого, люди вырывали клочья из шерсти осла, на котором он передвигался, и благоговейно хранили их как реликвии. Видимо, проповедь Петра из Амьена отвечала представлениям простонародья о чуде. Благодаря ему появилась и новая народная версия о событиях, положивших начало крестовому походу: будто бы Петр Отшельник совершил паломничество в Иерусалим и стал свидетелем того, как неверные глумятся над христианскими святынями, устраивают в церквах стойла для скота, притесняют христиан и обдирают святых паломников. Якобы через Петра патриарх Иерусалима, с которым монах вел долгие беседы. передал западным христианам просьбу о помощи, а в церкви Гроба Господня народному проповеднику было видение: сам Христос вручил ему божественного происхождения письма, скрепленные печатью Честного Креста, и просил, чтобы Петр рассказал о бесчинствах язычников и побудил христиан отправиться в Иерусалим с целью очистить оскверненные святыни. Посетив Святую Землю, Петр Отшельник встретился с папой в Риме, показав ему письма и рассказав о бесчинствах неверных в Святой Земле. Будто бы только тогда под впечатлением рассказанного папа созвал собор и объявил о крестовом походе, а Петр подхватил его инициативу и начал проповедовать мирянам.

23

Fulcherii Carnotensis Historia Hierosolymitana… P. 134–135.

24

Ekkehardi Uraugiensis Hierosolymita / RHC Hist. Осе. P., 1879. T. 5. P. 17.

Впрочем, и без того отклик народа на призыв освободить Иерусалим и Гроб Господень не заставил себя ждать. Реакция простолюдинов на события была спонтанной и необычайно горячей. Именно этим безоружным мирянам, равно как и старикам, детям и больным, Урбан II в своих письмах не советовал идти в поход, справедливо полагая, что они будут бременем для армии крестоносцев. Но простые люди были охвачены жаждой спасения, как уже говорилось, не меньше, чем рыцари и знать. Присоединяясь к крестовому походу, они, привлеченные обещанием папы отпустить грехи, стремились как можно быстрее попасть в рай. Именно они, по словам Гвиберта Ножанского, «подковав волов вместо лошадей и запрягая их в двухколесные повозки, на которые они грузили свой скудный скарб и малолетних детей», отправлялись в путь, а их чада, завидев замок или город, с живостью спрашивали: «Не Иерусалим ли это?» [25] Обычные миряне жаждали увидеть святой город, где, как считалось в Средние века, в конце времен в долине Иосафата состоится Страшный суд, и сбудется предсказанное в Апокалипсисе пророчество о нисхождении небесного Иерусалима на земной город (Отк. 21:1–2). Охваченные милленаристскими настроениями, они были готовы ожидать пришествия Господа, которое, согласно средневековым представлениям, наступит, когда будут «отмерены времена и народы» и иноверцы будут обращены в христианство. Изумленные современники событий рассказывали, как через земли христианской Европы толпами шли крестьяне и бедняки, «как будто неслыханная глупость овладела этими безумствующими людьми, так как они, оставив надежное ради ненадежного, напрасно покидали место рождения, устремляясь… к Земле Обетованной, отказываясь от своего имущества и с вожделением взирая на чужое…» [26]

25

Guiberti de Nogent. Dei Gesta per Francos… P. 120.

26

Ekkehardi Uraugiensis Hierosolymita… P. 18.

Как уже говорилось, в те годы свирепствовали засуха, неурожай, следствием чего был массовый голод, и даже самые богатые миряне терпели материальный недостаток и были вынуждены экономить свои запасы зерна. Но как только весть о походе на Восток разнеслась по городам и деревням средневекового Запада, так «недостаток зерна превратился в его изобилие». [27] Все стали готовиться к походу, запасаться провизией, изыскивать финансовые средства, и, подобно рыцарям, простолюдины ради похода в Иерусалим готовы были очень дешево продать все, что у них было. «Многие из тех, кто не помышлял об отъезде, и сегодня еще смеялся над теми, кто за бесценок продавал свое имущество… назавтра, внезапно охваченные тем же желанием, за несколько монет сбывали все свое добро и отправлялись вместе с теми, кого они только что высмеивали», — рассказывает хронист. [28] Некоторые прибегали к хитрости — как, например, один монах, который нарочно выжег крест на лбу, утверждая, что «ангел запечатлел этот знак во время видения» [29] — так ему удалось ввести в заблуждение простых мирян, которые поспешили осыпать его дарами и таким образом невольно финансировали его поход в Святую Землю.

27

Guibert de Nogent. Dei Gesta… P. 119.

28

Ibid.

29

Guibert de Nogent. Dei Gesta per Francos… P. 197.

Накануне крестового похода спутниками голода и засухи были также эпидемии. В это время в западной Франции свирепствовала эпидемия эрготизма — болезни, вызванной потреблением пораженного спорыньей (особым грибом) хлеба, обычно ржаного. Этот недуг, получивший название «священный огонь» (ignis sacer), вызывал судороги и тяжелые психические расстройства. [30] Такие эпидемии во Франции и в прежние годы часто приводили к массовым паломничествам. Своим визитом в этот край папа Урбан II облегчил страдания бедняков и не напрасно ожидал массового энтузиазма: толпы простолюдинов были готовы сняться с нажитых мест и отправиться в путешествие на Восток. Крестовый поход казался многим, терпящим «неудобства жизни», единственным спасительным средством, путем решения всех проблем.

30

Ekkehardi Uraugiensis Hierosolymita… P. 17.

Общая истерия усиливалась благодаря эсхатологическим ожиданиям. Идея того, что конец света близок, в этот момент прочно завладевает народным сознанием. Многочисленные видения и знамения подтверждали, что мир переживает последние времена: у людей сами собой на теле возникали стигматы, на небесах появлялись таинственные знаки — кровавые облака или необычные огни, а также кометы с огненными хвостами, на земле наблюдали массовые отлеты птиц, бабочек, отплыв рыб, тучи кузнечиков, как бы предвещавшие необычные миграции людей. Эти природные явления, прежде всего движение небесных светил — падение звезд, метеоритные дожди, лунные затмения и пр. — воспринимались простолюдинами как знамения Бога. [31] Эсхатологические ожидания проявились также в распространившихся тогда предсказаниях об императоре последних дней, который перед концом света придет в Иерусалим, чтобы возложить корону и скипетр на Масличную гору, после чего начнется эсхатологическая битва добра и зла… [32]

31

Рассказы об этих видениях сохранились во многих хрониках. См., напр.: Guibert de Nogent. Gesta Dei… P. 134.

32

См. об этом: Alphandery P. et Dupront A. La Chretiente et l’idee de Croisade. P., 1995. P. 75–76.

Как видим, призыв папы простолюдины восприняли несколько иначе, чем рыцари и знать. И это не случайно — ведь у разных социальных групп были совершенно несходные представления о том, что происходило в конце XI в. в Западной Европе. И мы еще не раз убедимся в том, что крестовый поход никогда не был единым движением и что взгляды на эти события могли быть самыми разными.

Глава 3

«Дорога к Гробу Господню»

После Клермонского собора, на котором прозвучал призыв Урбана II сражаться с неверными, тысячи христиан отправились на Восток. Эти люди не называли себя крестоносцами и отнюдь не сознавали, что принимают участие в Первом крестовом походе, который они называли не иначе как «паломничество» (peregrinatio), или «путь в Иерусалим» (iter Hierosolymitanum), или же «дорога к Гробу Господню» (via sancti Sepulchri). Для них это была совершенно уникальная экспедиция, связанная с теми событиями, которые происходили в Византии и Священной Земле. Они отправились осенью 1096 г., а закончился военный поход в 1099 г. взятием Иерусалима. Участниками экспедиции были простые грубые воины, а то и простолюдины, и, как мы видели, их представления о походе существенно расходились с теми идеями, которые были сформулированы высшим клиром. Можно сказать, что, судя по хроникам, опыт претворения этих идей в жизнь, как и опыт перенесенных крестоносцами во время перехода по Малой Азии, Сирии и Палестине трудностей изменил их восприятие событий. Именно во время этой первой экспедиции они осознали значимость предпринятого похода как войны, ведущейся от имени Бога, и стали отождествлять себя с «войском Христовым», с целями, поставленными перед ними. Видимо, на Клермонском соборе были высказаны некие общие идеи, и в самом начале крестоносного движения концепт священной войны был еще в самом зародыше. Однако уже после Первого крестового похода пережитый опыт участников первой экспедиции был обобщен в трудах известных прелатов — Гвиберта Ножанского, Роберта Реймсского (Роберта Монаха) и др., опиравшихся на сведения очевидцев, и тогда в ретроспективе эта первая экспедиция стала тем, чем она является сегодня — Первым крестовым походом. К ее истории мы сейчас обратимся.