Крестовые походы
Шрифт:
— Зачем мне следует быть в Барре?
— Забери монаха Викентия... Если потребуется, забери силой... Спрячь монаха в Доме бессребреников... У нас есть тайные подвалы, ты знаешь... Если потребуется, посади монаха в таком подвале на железную цепь, пусть он продолжит работу над «Великим зерцалом»... Труд Викентия — это тоже часть Дела... Викентия не должны убить...
И шепнул:
— Пусть сидит на цепи... Он должен смириться...
— А если он не захочет смириться?
Брат Одо замутнено, но с тайной угрозой взглянул
— Ты знаешь много убедительных способов, брат Ганелон... Тебе помогут... Сделай так, чтобы, пусть и на цепи, но монах Викентий продолжил работу... Не забывай, он остался последним, кто держал в руках книги Торквата...
— Эти книги могли сгореть в огне, — возразил Ганелон. — Они могли уйти на дно моря. Они могли затеряться в дальних землях.
— Конечно... — брат Одо устало прикрыл глаза. — Но их читали, их видели... Попавшее в память людей уже никогда не уходит... Пусть монах по памяти восстановит всё, что он когда-то прочёл... Ты ведь знаешь, как тщательно читали эти книги монах Викентий и Амансульта, дочь барона-еретика...
— Она убита, — глухо сказал Ганелон.
— Эти книги внимательно читал маг старик Сиф, прозванный Триболо...
— Старика нет, — сказал Ганелон, опуская глаза. — Я думаю, он умер в Константинополе.
— Эти книги читал некто Матезиус, ученик мага... Видишь, как много людей прикасалось к дьявольским книгам...
— Но их уже нет.
— А монах Викентий?.. Разве не он первый прикоснулся к старинным книгам?.. У монаха Викентия великая память, брат Ганелон... Я знаю...
Помолчав, без всякой видимой связи со сказанным, брат Одо еле слышно добавил:
— Слава Господу, что у него есть такие слуги...
— О ком ты? — не понял Ганелон.
Брат Одо не ответил.
— Брат Одо, — мягко сказал Ганелон, беря в свои его холодеющие руки. — Приближается час, когда ты предстанешь перед Господом нашим. Скорбишь ли ты? Есть ли тебе в чём покаяться? Если это так, облегчи душу покаянием.
Брат Одо медленно всплыл из небытия:
— Слава Иисусу Христу... Я исповедался отцу Валезию, он отпустил мне... Но грешен, грешен... Конфитеор... Признаю... Нерадением своим оскорблял Господа... Сокрушаюсь...
— Все ли грехи ты вспомнил, брат Одо?
Брат Одо попытался что-то произнести, но не смог. Слова ему не давались. У него лишь получилось:
— Отец...
— Ты говоришь об отце Валезии?
Брат Одо отрицающе сжал узкие губы:
— Отец... Твой отец...
С изумлением Ганелон увидел, что по рябой щеке неукротимого брата Одо скользит слеза, оставляя за собой извилистую дорожку.
— Молись, брат Ганелон... За всех грешников... Молись и за своего отца богохульника...
Он бредит, решил Ганелон.
И снова сжал холодеющие руки брата Одо:
— Если ты лгал, если упорствовал... Не уходи нераскаявшимся...
— И лгал... И упорствовал... — почти неслышно
Стирая испарину, Ганелон легко провёл ладонью по жаркому горячечному лбу брата Одо.
— Ты что-то путаешь. Моего отца сжёг в доме чёрный еретик барон Теодульф, — сказал он. — Это случилось очень давно, ты знаешь. В маленькой деревне Сент-Мени еретик барон Теодульф согнал в простой деревянный дом всех, кто ему оказал сопротивление. Там был и мой отец.
— Барон Теодульф...
— Обещаю тебе неустанно молиться о всех грешниках, брат Одо.
— Барон Теодульф... Он твой отец...
Ничто в Ганелоне не дрогнуло. Он и так был наполовину мёртв. Он умирал вместе с братом Одо. Он ничего не хотел знать о каких-то там отцах, ни об истинных, ни о мнимых. Он не хотел, чтобы брат Одо умер.
— Ты бастард, Ганелон... Ты побочный сын барона Теодульфа... Чёрный барон Теодульф твой отец по крови... Знай это... В твоих жилах, брат Ганелон, течёт кровь Торкватов... Тому есть многие подтверждения... Блаженный отец Доминик... Спроси его... Он знает...
Ганелон, не веря, сжал руку умирающего:
— Барон Теодульф мой отец?
Он всё ещё не понимал.
Потом до него дошло:
— Богохульник и еретик барон Теодульф мой отец? Брат Одо, ты знал и молчал об этом?
— Веру колеблют сомнения, брат Ганелон... Тебе был сужден другой путь... Таково было условие... Я предупреждал...
Глаза брата Одо туманились, он уже не узнавал Ганелона.
— Ты знал? Ты всегда знал об этом?
Опущенные веки брата Одо чуть заметно дрогнули.
— Ты знал об этом, когда посылал меня в Рим? И знал об этом, когда я поднимался на борт «Глории»? И знал об этом, но не остановил меня в Константинополе?
Веки брата Одо дрогнули.
— Но почему? — закричал Ганелон. — Почему ты молчал? Разве мы не братья?
Он думал сейчас только об Амансульте.
Он хотел закричать: «Разве она не сестра мне?», — но у него вырвалось: «Разве мы не братья?»
И услышал невнятное:
— Так хотел Бог..."
XII–XIV
"...гнал лошадь, поднимая клубы пыли, сбивая колосья наклонившихся к дороге перезрелых овсов. За седлом болталась какая-то матерчатая сумка, поводья оказались верёвочными.
Бастард.
Я бастард!
Мой отец по крови — барон Теодульф, мерзкий еретик и гнусный богохульник! Замок моего отца по крови — гнездо мерзкого порока! Замок моего отца, гнусного богохульника, жгут сейчас святые паломники, они с позором выводят людей мерзкого еретика за стенки замка.