Крестовый поход в лабиринт
Шрифт:
– Пусть все летит к чертям собачьим, – устало поддержала я подругу.
Дачное утро моментально утратило свои необыкновенные краски. Вконец обалдевшую от накалившихся страстей муху парализовало на подоконнике. Напружинив лапки, она застыла, как статуя свободы, в непреодолимом сантиметре пути к приоткрытому окну.
Из комнаты выползла Денька, опасливо оглядела нашу невеселую компанию и, двигая купированными ушами, принюхалась, пытаясь определить, есть ли надежда на ветер перемен к лучшему. Выжидательно посмотрела на хозяйку, успевшую приткнуть оцепеневшего Ромика на диван. Затем уставилась на
– То надо жить! – шмыгнув носом, подвела итог моему монологу Наташка. – Ромик, ты понял, что мы тут тебе наобещали?
– Понял… Спасибо… – откликнулся Ромик. – Мне надо подумать.
Какое-то время из солидарности с юношей думали все – каждый о своем, пока Наташка молнией не метнулась к двери:
– Иришка, твоя Мария Ивановна сюда галоши направляет. Хорошо, я в окно взглянула. Ромка, быстро наверх! Денька, брысь от двери! Ир, соображай, чего тебя принесло ко мне в такую рань?
– Н-не знаю, – запинаясь, едва выговорила я. – Разве можно соображать в такой суматохе?
Моя свекровь перешагнула порог Натальиного дома без галош. Оставила их на веранде. Одобряя ее заботу о чистоте, с лестницы свалился пластиковый тапочек – отъемлемая часть домашнего прикида спешно улепетывающего на мансарду Ромика. Тапок просвистел рядом с бабулиным ухом.
– Хороший знак! – залебезила Наташка. – Он означает, что в этом доме вам всегда рады.
– Просто замечательный… – медленно приходя в себя, согласилась свекровь, внимательно вглядываясь в лестницу. – Уже потому, что второй не слетел. Обозначился бы этот очередной знак на моей голове, я бы и оценить не успела… Ой, забыла, зачем пришла.
– Давайте я вам чайку налью. У меня очень вкусные «замухрышки» есть. Ма-аленькие такие рогалички, а внутри – бо-ольшой такой чернослив. С виду неказистые, но вкуснота! Необыкновенная. Иришка ко мне еле приплелась за таблетками от головной боли, а «замухрышек» попробовала, боль как рукой сняло, – тараторила Наташка, вытаскивая из пакета порезанные треугольничками куски черного хлеба.
– Ах, да! Головная боль! Ирочка, ты не взяла с собой телефон, Дима весь обзвонился. Я не сразу поняла, откуда мелодия раздается. У соседки дочка клумбу пропалывает с магнитофоном, у меня телевизор работает, а слева Пал Петрович поет про трех таксистов…
– Таксистов?
– Каких «таксистов», Наташа! Ты что, плохо слышишь? Я сказала, «танкистов». Ирина, держи мобильник. С вами одна головная боль! Не суетись, Наташа, у меня дома пряники есть. Ира, между прочим, Дима уже подъезжает.
Слегка обиженная свекровь ушла, а мы спешно принялись снаряжать Ромика в дорогу. Можно было бы оставить его на даче, но реакция на это обозленного моим молчанием Дмитрия Николаевича непредсказуема. Впрочем, как и обделенного голубцами и вниманием безработной жены Бориса. Сообщат, куда не следует…
Я надеялась, что уже в понедельник все
Наташка совала в пакет Ромику свои «замухрышки».
– Мы с собакой тебя через лес проводим. Здесь при всем желании не заблудишься. Деньги спрячь в карман. Ромка, фу!!! Прекрати сопротивление, деньги все равно почти твои. А если не твои, разбогатеешь, отдашь с процентами. Соседкам привет, в понедельник я за тобой заеду, вместе поедем к Галине. И из комнаты не высовывайся! Запомни, отвечаешь только на наши звонки!
По моей просьбе Наталья и словом не обмолвилась, что Галину перевели в другую больницу.
На самом деле мы предполагали устроить свидание Ромику с сеньорой де Суарес. Но если бы юноша об этом узнал… Достаточно вспомнить, что ему довелось пережить. Весь ужас в том, что правды он до конца не знает, а если знает, то это еще больший ужас.
2
В воскресенье вечером я отчаянно завидовала Наташке. Это низменное чувство продолжало терзать меня и наутро. Только подумать: какое счастье, проснуться в понедельник, осознавая, что не надо никуда торопиться. Неспешно встать, неспешно привести себя в порядок или, не приводя, прямо во взлохмаченном состоянии выпить чашечку кофе, чая, молока… Короче, кому что нравится.
– Ирина! Мне не нравится твоя вольяжность! Через три минуты выезжать, а ты корчишь из себя примадонну. Ну вот, теперь заметалась!..
Я промолчала. Не хватало еще ругаться с утра пораньше. Можно подумать, вечера не будет. А ведь правильно говорят – зависть плохая штука. Позавидовала Наташке, примерила ее новый статус свободного покроя и забылась себе же во вред.
– Бери пример с Натальи. В шесть встала, а через пятнадцать минут вместе с Борисом уже отправилась в Москву. Я как раз в бассейн шел, рукой им помахал. Кажется, Борису сегодня опять куда-то уезжать. Ну что ты застопорилась?
– Сам дал на сборы три минуты и сам же отвлекаешь своей болтовней.
– Дима, отстань от Ирины. Она, бедняжка, так напахалась за эти два дня, что я даже устала наблюдать, – прозвучал голос бабули из недр холодильника. – Ира, возьмите колбасу, я ее не съем, пропадет. Вечно понавезете, как на Маланьину свадьбу. Шустрик! Брысь, нечистая сила!.. Вот обормот, а! Американский футбол по нему плачет. Дима, вытащи колбасу из-под стола, у меня спина не сгибается.
– С вашей колбасой!.. – Мужнин глас из-под стола сопроводился стуком.
– Надо было сначала постучаться и попросить разрешения влезть, – мудро подсказала я. – Что толку стучаться головой об стол на выходе?
– Если бы знал, что ты очнулась, запустил бы под стол тебя вместе с твоими умными советами. Хватит возиться, поехали!
С этим требованием Дмитрий Николаевич опоздал, я уже выскакивала из дома.
– Пожалуй, я уйду с работы. Безмятежность разбуженного солнцем и птичьими трелями леса была так прекрасна, что меня обуревало желание немедленно воплотить свое намерение в жизнь.