Крестовый поход за счастьем
Шрифт:
А вот потом началось самое интересное.
Парусник – не теплоход. Его так просто не остановишь.
Нужно убрать паруса.
Или по широкой дуге обойти Печенега и вернуться, сделав полный круг.
Капитан решил парусов не убирать, а обойти…
В общем, как потом рассказывал Печенег:
–Смотрю, кругов целая куча летит. И спаскомплекта штуки три. А Круз мимо – и уходит… Ну, думаю, копец. Решили не подбирать, а забрать на обратном пути. Вот честно парни скажу, от страха чуть не обосрался…
Когда мы подошли
А насчет обосрался… Не знаю… Но орал Печенег так, что сорвал голос и дня три вообще говорить не мог…
Мне кажется, орал он не что-то типа спасите, а крыл всех нас матом…
Зная Печенега, уверен, что скорее всего, так и было…
Я, кстати, тоже чуть не искупался в холодных балтийских водах. Точнее, искупался, но до кругов и криков «человек за бортом» дело не дошло.
Нам постоянно меняли места в парусной команде. Видимо, чтобы мы на всех реях побывали. Или чтоб названия парусов лучше знали.
И поставили меня… Вот забыл уже название. В общем – на самую нижнюю и самую длинную рею. Ну не помню я – да и какой нормальный человек будет долго держать в памяти все эти «крюйс-бом-брам-реи», «мачтовые эзельгофты» и «блинда-гафели». А названий этих было… В общем, много. Так вот, нижняя рея. Когда с берега на нее смотришь – вроде невысоко. Когда залезешь… Мало того, что высоко – так еще и торчит она далеко за борт… Вот и съехал я с нее по парусу вниз, окунувшись в воду по грудь. Честно скажу, было страшно. Как удержался – до сих пор не понимаю. Но проболтался довольно долго, пока не вытащили.
Сам факт купания был ерунда – а вот реакция одногруппников… Никогда я не видел их настолько объединенных общим порывом поржать. Они смеялись искренне, радостно и слегка даже истерически – словно у всех у них сбылась какая-то давняя детская мечта…
Мне почти не было обидно – просто не понимал я, почему уж настолько они радовались моему неуклюжему болтанию в воде. Ну не настолько же я был для них… Не знаю кем был для них. Да и часто очень обращались ко мне с просьбами всякими… И гадостей никому я не делал… Не понятно…
В остальном плавание шло своим чередом, и особенно рассказать о нем нечего. Ну, парусник. Ну, самый большой и самый быстрый в мире. Но мы так выматывались за день, что приползали в наши кубрики – тесные, с низкими потолками и падали на кровати. Нет, мы падали на шконки – на кровати падали сухопутные крысы типа Кости – он так и не привык почему-то называть шконку шконкой, а все звал ее кроватью… И названия парусов он постоянно забывал… Я же говорю, странный он был…
А главное, что я для себя понял на этой практике, точнее, не главное, но важное. Это то, что в группе все делятся на две группы (вот сказал так сказал). Одни меня открыто и неприкрыто презирали и ненавидели. Другие – презирали втайне и всячески пытались втереться в друзья. Еще одно важное открытие – мне
А самое главное, что я понял – что море – это не моё. Что не интересно мне все это. Не интересно ползать по вантам, хоть и получалось у меня уже это очень даже неплохо. Не интересно бороздить морские волны. Не интересно…
У меня все получалось, я быстро выучил и названия парусов и названия мачт и рей, и с секстаном обращался лучше всех в группе, но делал это совершенно без интереса…
И не нравилось мне работать «в команде», вот хоть убей.
Нравилось делать лишь то, что я делал один…
Мне и командные виды спорта никогда не нравились.
Поэтому, наверное, на санный и пошел. Там ни на кого не надеешься – плохо проехал – сам и дурак. Хорошо проехал – не нужно говорить «мы выиграли». Победа – она тогда твоя и только твоя…
Ну не командным я игроком оказался…
Нет, я мог работать в группе – вот как в нашей компании…
Но на позиции ведущего, а не ведомого…
Конечно, в 16 лет я не думал еще такими понятиями – это я сейчас уже так рассказываю, но осознание пришло четкое именно на Крузе.
И с этой точки зрения, плавание на Крузе было для меня очень важным…
Ах, да… Забыл… Про Бабочку я почти не вспоминал… Это было поразительно.
И тогда, лежа на твердой деревянной шконке в маленьком, как табакерка, кубрике, под храп Печенега и сонное бормотание Чичи я наконец-то понял, что что-то со мной не так…
Что я отличаюсь от своих сверстников…
Что прав был Парамон – эгоист я, каких свет не видывал…
Открытие это меня не расстроило.
И не обрадовало.
Оно просто пришло и все…
… После практики на Крузенштерне начались экзамены.
Сдавали мы сессию за первый курс.
После нее, те, кто сдал, отправлялись на производственную практику на Каспийское море.
Зачем я сдавал сессию? Сам не знаю… В принципе, решение почти принял об отчислении… А все равно сдавал. Наверное, что-то кому-то доказать хотел. Себе, например. Только что? До сих пор не понимаю…
–Вадим? – Бабочка приподнялась на локте и попыталась заглянуть мне в глаза – Ты какой-то другой стал… Ты сейчас где?
Я посмотрел на Бабочку. В полумраке ее лицо казалось белым с черными огромными глазами. Спутанные волосы ореолом слабо светились в лунном свете. Тонкая, хрупкая, с тихим голосом…
–Я здесь.
–Нет. Ты где-то не со мной. Ты больше не любишь меня?
–А я разве говорил, что люблю?
Бабочка помолчала. Потом села, подобрав под себя ноги, накинула на плечи простыню.
–Вадим…
–Что? Настя, я скоро уеду отсюда. И мы больше не увидимся. Вот так.
–Куда?
–Домой…