Крейсер Ее Величества «Улисс»
Шрифт:
— Полагаю, вам следует выслушать и все остальное, Джонни. Знаете, почему Вэллери не поворачивает назад? — Он криво усмехнулся. — Вовсе не потому, что этих проклятых немецких лодок сзади ничуть не меньше, чем впереди, а это наверняка так. — Брукс закурил новую сигарету и спокойно продолжил: — Сегодня утром командир связался с Лондоном. Он высказал предположение, что конвой FR-77 отправят на дно (правда, он выразился иначе, сказал, что конвой будет истреблен, что одно и то же) задолго до того, как он достигнет мыса Нордкап. Вэллери просил хотя бы разрешить ему, на худой конец, обогнуть Нордкап с севера, а не идти прямо на восток… Жаль, что сегодня не было заката, — прибавил он
— Ну, разумеется, — нетерпеливо проговорил Николлс. — И каков же был ответ?
— Что? Ах да, ответ… Вэллери рассчитывал получить его тотчас же. А ждать пришлось целых четыре часа. — Брукс улыбнулся, но глаза его были невеселы. — Кто-то где-то замышляет нечто грандиозное. Скорее всего, гигантскую десантную операцию. Только об этом — молчок, Джонни.
— Само собой, сэр.
— Но что именно, не имею ни малейшего представления. Возможно, даже давно обещанный Второй фронт. Во всяком случае, для операции, очевидно, крайне необходима поддержка флота метрополии. Но флот метрополии по рукам и ногам связан «Тирпицем». Отсюда — приказ во что бы то ни стало разделаться с этим линкором. Любой ценой. — Брукс усмехнулся, в глазах сверкнул холодок. — Мы — большие шишки, Джонни, важные персоны. Мы представляем собой самую богатую, самую лакомую приманку и потребовались для того, чтобы заполучить самую богатую, самую лакомую добычу в мире, хотя подозреваю, что шарниры капкана, при помощи которого намереваются поймать эту добычу, подзаржавели… Радиограмма была подписана первым лордом адмиралтейства… и Старром. Решение принято на уровне кабинета. Мы должны следовать дальше. Идем прямо на восток.
— Выходит, мы и есть та самая «любая цена», — возмущенно проговорил Николлс. — Нас заранее списали, как залежалый товар.
— Да, нас заранее списали, — согласился Брукс. В динамике над его головой щелкнуло, и он простонал: — Вот чертова музыка! Опять двадцать пять!
Дождавшись, когда замрет горн, возвещающий вечернюю боевую тревогу, Брукс протянул руку в сторону Николлса, поспешившего было к двери.
— К вам это не относится, Джонни. Пока. Я говорил, вы нужны командиру. Через десять минут после объявления тревоги он велел вам явиться на мостик.
— Что? На мостик? Какого еще дьявола?
— Восклицания такого рода не украшают младшего офицера, — с торжественной миной произнес Брукс. — Какое впечатление произвели на вас морячки? — продолжал он без всякой связи с предыдущим. — Ведь вы работали с ними все утро. Такие же, как всегда?
Николлс заморгал недоуменно, потом пришел в себя.
— Пожалуй. — Помолчав, прибавил:
— Как ни странно, дня два назад они были в лучшей форме. Ну, а теперь они в таком же состоянии, как тогда, в Скапа-Флоу. Зомби, бродячие привидения. Даже хуже. Теперь они и ходят-то еле-еле! — Николлс сокрушенно покачал головой. — Одни носилки тащили пять-шесть человек. То и дело запинаются, натыкаются на разные предметы. Словом, спят на ходу. Глаза открыты, но ничего не видят. Люди чертовски устали, даже под ноги себе не смотрят.
— Знаю, Джонни, знаю, — кивнул Брукс. — Сам все видел.
— В них не осталось больше ни бунтарства, ни злобы. — Николлс говорил с каким-то изумлением, пытаясь сложить в стройное целое расплывчатые, рассеянные впечатления. — Для мятежа они просто выдохлись. Но дело не в этом. Когда мы расчищали пост наведения истребителей, то и дело слышались от них такие вот фразы: «Счастливчик», «Умер легкой смертью» и все в таком вот духе. А еще говорили: «Старый Джайлс совсем из ума выжил». Вы бы видели, каким жестом сопровождалась эта фраза. Причем говорили без всякого юмора,
Брукс пристально поглядел на него, потом негромко спросил:
— Пропащие, говорите? — После некоторого раздумья он прибавил: — Знаете, Джонни, пожалуй, вы правы… Но, как бы то ни было, поднимайтесь наверх. Командир намерен сделать обход корабля.
— Что? — Николлс был поражен. — Во время боевой тревоги? Покинуть мостик?
— Вот именно.
— Ну это невозможно, сэр. Это… это беспрецедентно!
— Таков уж каперанг Вэллери. Об этом-то я и твержу вам весь вечер.
— Но этим он убьет себя! — негодующе воскликнул Николлс.
— Именно так и я сказал ему, — согласился Брукс. — С клинической точки зрения он уже умирает. Он давно должен быть мертв. В чем у него душа держится, одному Богу известно. Во всяком случае, жив он не переливанием плазмы и не лекарствами… Иногда, Джонни, нам полезно вспоминать, сколь ограничены возможности медицины. Кстати, это я уговорил его взять вас с собой… Не нужно заставлять ждать себя…
То, что увидел лейтенант Николлс в следующие два часа, напоминало чистилище. Во время продолжавшегося целых два часа обхода корабля им с Вэллери пришлось перешагивать через высокие комингсы дверей, втискиваться в невероятно узкие люки и горловины, пробираться между изуродованными стальными конструкциями, взбираться и спускаться по сотне трапов, стынуть на холоде, от которого заходится сердце. Но воспоминание об этом обходе на всю жизнь останется в его памяти, всякий раз согревая душу удивительно теплым и светлым чувством признательности к Вэллери.
Вэллери, Николлс и главный старшина Хартли начали обход корабля с юта. Вэллери и слышать не хотел, чтобы его, как прежде, сопровождал полицейский сержант Гастингс. Грузная фигура Хартли дышала какой-то спокойной уверенностью. В тот вечер Хартли работал точно вол, открывая и закрывая десятки водонепроницаемых дверей, поднимая и опуская бесчисленное количество тяжелых люков, поворачивая тысячи задраек, закрывавших эти двери и люки, и уже через десять минут после начала обхода, несмотря на протесты Вэллери, стал его поддерживать своей могучей рукой.
По крутому бесконечному трапу все трое спустились в орудийный погреб четвертой башни — темный, мрачный каземат, тускло освещенный крохотными, как спичечные головки, лампочками. Здесь работали бывшие мясники, булочники, ремесленники, то есть те, кто до мобилизации занимался мирным ремеслом. Почти сплошь это были вояки, годные для службы лишь в военное время. Распоряжался ими опытный кадровый артиллерист. Работа, которую они выполняли, была грязной, тяжелой и неблагодарной. Как ни странно, до этих людей никому не было никакого дела. Странно потому, что работа эта была чрезвычайно опасна. В случае попадания в каземат бронебойного снаряда соответствующего калибра или торпеды, сто миллиметровая броня оказалась бы не более надежной защитой, чем лист газетной бумаги…
Уставленные снарядами и гильзами стены погреба были мокрыми, с них постоянно капал ледяной конденсат. Часть матросов сидели или стояли, прислонясь к стеллажам. Лица у людей посинели, осунулись; все дрожали от стужи. В холодном воздухе тяжелым облаком повис пар от их дыхания. Несколько человек топтались вокруг элеватора по лужам ледяной воды. Засунув руки в карманы, понурив голову, сгорбленные, изнемогающие от усталости, бедняги то и дело спотыкались. Ходячие привидения, думал Николлс, привидения, да и только. И чего они бродят? Стояли бы уж лучше.