Кри-Кри
Шрифт:
«Вот про этих-то дамочек с красивыми ручками в красивых перчатках рассказывают, — подумал Кри-Кри, — что они зонтиками ковыряли трупы коммунаров и выкалывали глаза умирающим…»
Но размышлять было некогда. Публика все прибывала, и надо было успеть всех обслужить. Все же Кри-Кри задерживался около столика художника каждый раз, когда надо было проходить мимо, подавая вино и закуски на соседние столики. До него долетали отдельные слова, но он не мог понять, о чем разговаривал Андрэ с девушкой.
А между тем Жюли
— Я служила у мадемуазель Пелажи. У нее было четыре собачки и два кота. Их надо было чистить и мыть каждый день. И гулять с ними. Вы не можете себе представить, как трудно было уберечь их в дни осады Парижа! Того гляди, кто-нибудь поймает их на жаркое: они у нас были чудесно выкормлены, — со вздохом сожаления добавила девушка.
— Я хорошо знаю мадемуазель Пелажи, — сказал Андрэ. — Но почему же она вам отказала?
— Это чистая случайность, мосье, — залившись румянцем, сказала Жюли. — Уезжая в Версаль, мадемуазель Пелажи оставила мне всю мебель и строго наказала ее беречь.
— Ну, и… — перебил ее заинтересовавшийся Андрэ.
— Ну, я и берегла ее, как могла. Но, когда настали последние дни, в нашу квартиру вбежал молодой федерат. Отстреливаясь, он повредил трюмо. Когда вернулась мадемуазель Пелажи, она была неумолима и не позволила мне остаться у нее ни одного дня, хотя я представила вот этот документ, удостоверяющий, что я ни в чем не виновата.
Жюли вынула из-за корсажа удостоверение Виктора Лиможа и положила его перед художником.
Как только Андрэ взглянул на подпись поэта, он вскочил со стула и, заметно волнуясь, обернулся к сидевшему за соседним столиком мужчине лет пятидесяти, одетому с подчеркнутой изысканностью.
— Мосье Бовэ, — обратился к нему художник, — вы спокойно распиваете вино и не подозреваете, что рядом с вами лежит настоящий клад! В руках такого коллекционера, как вы, вот этот документ поистине клад! — и Андрэ протянул Бовэ удостоверение Жюли.
Она удивленно переводила глаза с Андрэ на Бовэ и не могла понять, о чем говорит художник.
Но, если подпись поэта Лиможа взволновала Андрэ, то коллекционера Бовэ, собирателя автографов великих людей, эта подпись просто ошеломила.
Он с жадностью схватил бумажку. Его страсть коллекционера проснулась при виде документа, сулившего со временем золотые горы.
— Так, так!.. — захлебываясь от волнения, бормотал он, читая и перечитывая бумажку.
— В ваших руках целое состояние, — шепнул девушке довольный Андрэ.
Полный страстного нетерпения обладать ценным автографом, Бовэ обратился к Жюли:
— Дорогая мадемуазель Фавар! Никто другой не сумеет так оценить этот документ, как я. К тому же, не забудьте об опасности, связанной с его хранением в наше время. Тем не менее я буду щедр, я буду очень щедр: пятьсот франков немедленно, в
— Я не понимаю вас! — воскликнула девушка и инстинктивно протянула руку за документом.
— Милая Жюли, — сказал Андрэ, — вам повезло. Как я вам сказал, господин Бовэ — коллекционер. Он хочет купить у вас удостоверение Лиможа за большую, очень большую сумму — пятьсот франков… Понимаете?
От слов «пятьсот франков» у Жюли на мгновение закружилась голова. Такой большой суммы она никогда не имела, да и не было надежды ее когда-либо получить… Пятьсот франков! Ботинки Пьеру, корсет маленькой Ивонне, теплая шаль матери, независимая жизнь в Париже. Все, все это заключалось в маленькой бумажке, зажатой в ее руке. Не придется думать о куске хлеба! Не надо искать работы, ежедневно выносить унижения и оскорбления…
— Вы понимаете, — шептал ей Андрэ, — пятьсот франков — это целое состояние, оно даст вам независимость, наконец приданое. При такой внешности, обладая деньгами, вы можете стать счастливейшей женщиной в Париже.
Негодование охватило Жюли. Эти двое предлагают ей стать счастливейшей женщиной в Париже. О нет, Жюли Фавар не даст себя купить!
Ее синие глаза остановились на этот раз на Андрэ. Они были холодны и выражали решимость и твердость.
— Я вам очень благодарна, мосье Андрэ, а также и вам, мосье Бовэ, но этот документ я не продам никому и никогда.
— Я дам дороже! — закричал Бовэ. — Я дам тысячу франков!
У него тряслись руки и странно отвисла челюсть. Он был в отчаянии, что из его рук уходит такая редкость.
— Нет, нет! — Жюли говорила торопливо, точно опасаясь, что ее могут заставить уступить.
— Вы сумасшедшая! — вскричал Андрэ. — Пеняйте на себя, если дело обернется не так, как вы ждете…
— Благодарю вас, господа. Но денег мне не надо. Удостоверение Лиможа останется у меня.
— Это ваше последнее слово? — Бовэ перегнулся через стол и смотрел на девушку колющим взглядом серых выпуклых глаз.
— Да! — твердо сказала Жюли.
— Документ будет моим! — прохрипел Бовэ. — Дамы и господа! — обратился вдруг Бовэ к публике.
Жюли, широко раскрыв глаза, с беспокойством смотрела на Бовэ, все еще ничего не понимая.
— Я обвиняю эту девушку в сношениях с коммунарами! — Театральным жестом Бовэ указал на Жюли. — Она хранит у себя опасные документы.
Жюли хотела крикнуть, объяснить, что это ложь, но слова застряли у нее в горле. Она почувствовала, что не может произнести ни звука. Десятки лорнетов уставились на Жюли… Но она уже ничего не понимала, не видела, не слышала. Она знала только одно: в опасности не она, а документ, последний дар Лиможа и память о нем… Нет, он не достанется никому!.. Она на минуту закрыла глаза, и перед ней встал образ Лиможа, такой, каким она видела его в тот день на баррикаде.