Крик души
Шрифт:
Такая слепая решимость удивила его.
— Почему?
— А что я должна буду сделать за это? — вновь посмотрела на него исподлобья, как-то злобно.
Не доверяет, удрученно подумал мужчина.
— Ничего, я же уже сказал, — проговорил он, пытаясь убедить ее в бескорыстности дружелюбной улыбкой.
Даша замотала головой так сильно, что шапка упала ей на глаза, и пришлось ее поправить.
— Дядя Леша говорит, что так не бывает, — решительно заявила она,
«Откуда только взялся этот чертов дядя Леша?! Кто он вообще такой?!» с гневом подумал Олег.
— А этот дядя Леша, — проговорил он, запнувшись, — давно с вами живет?
— Прилично уже, — проговорила Даша. — Юрке было четыре, когда он пришел. Он тогда тоже болел, а дядя Леша сказал маме, что за лекарства нужно платить, а у нас денег и так нет, — девочка злобно поджала губы, насупилась, поморщилась, взглянула на застывшего рядом с ней мужчину дико, с яростью, очевидно, пожалев о том, что так разоткровенничалась, а потом выдавила: — Дядя Леша денег не дал, но Юрка все равно поправился, я у соседей попросила, и они не отказали.
Олег стиснул зубы и сжал руки в кулаки. Ярость вспыхнула в нем ярким пламенем, сердце забилось громко и отчаянно. Какой негодяй может пожалеть денег на лечение ребенка?!
Олег задумчиво покачал головой, а потом, словно бы что-то вспомнив, внезапно спросил у Даши:
— А ты в школу ходишь? Тебе ведь восемь…
Она покачала головой.
— Нет.
— Что же так? — удивился Олег, с болью и сожалением глядя на девочку.
Даша поджала губы, но все же ответила сквозь зубы:
— Когда была баба Катя, она научила меня читать и писать.
— А где она сейчас? — сглотнув, ощущая, как бьется в висках кровь.
— Умерла, — с горечью проговорила девочка, подняла на него острый взгляд. — Несколько месяцев назад.
Боль тугим свинцовым комком собралась в горле, и он смог лишь выдавить:
— Мне жаль.
— Мне тоже, — тяжело вздохнула. — Она была хорошей. И о нас с Юркой заботилась. А когда ее не стало…
Сердце его дрогнуло, дыхание участилось. Захотелось сжать эту малышку в своих медвежьих объятьях и не отпускать, не отдавать ее этому жестокому миру, не знающему сострадания.
— Что? — прошептал он с болью в голосе.
Даша выдохнула и грустно проговорила:
— Дядя Леша сказал, что мы никому не нужны, — помолчала, — и что он нас на своей шее держать не станет.
Ярость с новой силой нахлынула на него, застилая глаза.
— А мама? — едва выдавил он из себя.
— Мама ничего, — пожала она плечами. —
Черт возьми, как матери может быть все равно?! И как Даша мажет так спокойно говорить об этом?!
Злость, презрение, негодование, обида, гнев, сплотившись в один большой ком, разгорались в нем всё сильнее, удушая, уничтожая, не позволяя дышать.
— И вы с братом…
— Мы пошли на улицу, — с вызовом сказала Даша, вскинув подбородок. — А больше ничего не оставалось.
Сильная. Даже сейчас — сильная.
Он подивился этому, но сам факт того, что вместо детской непосредственности, наивности и чуткости ей пришлось примерять на себе маску взрослости, жестокости и злобы, словно железными прутьями сковал его внутренности, обжигая их ядом.
— И много вам подают? — выдавил Олег, хмурясь.
— Бывает много, а бывает и нет, — покачала головой. — Гонят многие, говорят, чтобы мы тут не ошивались.
Олег снова сглотнул тяжелый тугой комок, а потом спросил, стараясь, чтобы голос звучал спокойно:
— Что же ты, про маму солгала, значит?
Даша опустила глаза, словно устыдившись этого факта.
— Ага, — выдохнула она обреченно. — Солгала.
— А про брата?
— Юрка болеет! — воскликнула она с чувством. — Ему лекарства нужны, а дядя Леша денег не дает! — она злобно скривилась и выдавила с яростью: — Только водку покупает, травит и себя, и маму! — она бросила на него быстрый взгляд, а потом сказала: — Мне работать надо.
Сначала Олег не осознал ее слов, с болью в сердце глядя на ее замерзшие ручки, на яркую куртку, не спасавшую от ветра, на вновь съехавшую на глаза старую шапку, и только через минуту, когда черные глазки стали пристально заглядывать ему в лицо, он опомнился и закивал головой.
— Да, да, кончено… — пробормотал он, делая несколько шагов назад.
Работать. Он вздрогнул.
Унизительно, подло, неправильно!
Посмотрел на нее, сглотнул, увидев прямой внимательный взгляд, полный горечи и обиды.
Голос внезапно задрожал, когда он спросил:
— Я приду завтра, можно?
Он знал, что все равно придет, даже если она запретит. Но это разрешение было важно лично для него.
Девочка пожала плечами, отвела глаза в сторону.
— Если не будет здесь, значит, буду в другом месте, — проговорила она. — Приходите, если хотите.
Словно очнувшись, он достал из кармана кошелек и, не раздумывая, достал из него пятьдесят рублей.
Протянул ей, но она отстранилась, покачала головой и сначала не взяла.