Крик и шепот
Шрифт:
Что самое ужасное — больше всего я скучаю по тому, кто сбежал в Йельский университет. Бросил свою девушку в погоне за карьерой. Украл мое сердце прямо из груди.
«Ты могла бы удержать его, Кейди».
«Нет, ему суждено было взлететь!»
Слезы наворачиваются на глаза, но я тут же смахиваю их. Легко забыть, что именно я заставила его уйти. Чтобы он мог следовать своим мечтам — мечтам, в которых мне нет места.
Я для него плесень. Разрастающаяся и гниющая. Перекрашивающая
И мой бедный сладкий мальчик становился больным. Он был слишком влюблен. Его отец возненавидел меня за это и разочаровался в собственном сыне. Я не могла видеть, как единственный, кого я люблю, единственный, кто всегда лучезарно улыбается только для меня, задумчиво хмурится. Видеть, как его глаза затуманиваются и становятся далекими, когда он думает о том, от чего отказывается. Из-за меня.
Ему не пришлось делать выбор, потому что я все решила за него. Он не будет выбирать за меня ни воздух, ни еду, ни воду. Вот почему он не может остаться.
Я его заразила, но еще не поздно отступить.
Еще можно все исправить.
Именно так я и сделала.
В животе снова урчит, и я нервно осматриваюсь в поисках тети Сьюзи. Я ни за что не пойду в «Уолмарт». Это место кишит людьми, и от него у меня мурашки по телу. Я не переношу, когда они настороженно сканируют меня глазами. Когда женщины в этом городе толпами окружают меня и носятся со мной, как стадо несносных гусынь. Словно это их долг, потому что они когда-то знали мою бабушку. Я терпеть не могу, когда они пытаются выяснить, почему же я чудовище. И когда смотрят на меня, то видят его — Нормана — человека, сделавшего отвратительные вещи с собственной плотью и кровью.
Они переворачивают мой заботливо построенный мир вверх ногами. И теперь здесь правят безумие и хаос. Все это будет происходить до тех пор, пока я не стану умолять о постели и спокойствии. И он единственный, у кого в руках мое кровоточащее сердце.
Мне нужна тишина.
Мне нужен порядок.
Передышка от криков.
Моя вселенная предлагает мне мимолетные мгновения счастья, когда мне удается унять оглушительный хаос в моем мирке. Я могу выжить только с шепотом.
Решив, что «Уолмарт» — очень плохая идея, я запираю парадную дверь и избавляюсь от дьявольской грязи Нормана. Агата будет распекать меня за то, что я за ним убираю, но я в любом случае это делаю. Мое право — избавить свой дом от следов.
Как только воздух начинает пахнуть Фибризом (прим. марка освежителя воздуха) — у нас сорок семь банок благодаря одному из тех купонов, которые так тщательно
Я поднимаю окно, чтобы впустить немного живительной прохлады. Нужно выветрить вонь от сигаретного дыма, которым насквозь пропитан воздух вокруг меня. Кондиционер опять сломан, но с деньгами туго. Боунз оставил для меня записку вчера, что все уладит, но я все еще мучаюсь и надрываю свою задницу. Обычно он не из тех, кто доводит дело до конца. В отличие от него, я не могу разгуливать без рубашки круглые сутки. Нужно выяснить, знает ли Агата кого-то, кто сможет недорого починить эту рухлядь.
Сегодня у меня болит сердце. Но мне нужно прийти в себя до занятий на фортепиано с Кирой — они будут позже — сегодня днем. Ей девять, и она усердно работает, чтобы выучить все песни из книги для начинающих. Эта девочка — заядлый ученик. Она довольно решительна для своего возраста. Когда у меня плохое настроение, она сразу это чувствует, и «У Мэри был ягненок» (прим. стихотворение из цикла «Сказки матушки Гусыни», положенное на музыку) становится интенсивной и мрачной. Поэтому я стараюсь одаривать ее улыбкой и излучать счастье.
Во всяком случае, до определенного момента...
Я скатываюсь на старую деревянную скамейку. Мои оголенные бедра, выглядывающие из-под обрезанных джинсовых шорт, мгновенно прилипают к поверхности. Стянув резинку с запястья, я собираю свои длинные волосы в хвост и неаккуратно скручиваю их. Они довольно влажные у корней, поэтому их так приятно убрать с шеи. С благоговением я касаюсь кончиками пальцев потертых клавиш, еще сохранивших цвет слоновой кости. Давным-давно бабушка научила меня играть. А в результате это стало настоящей терапией — моим единственным способом — бегством.
Теперь это еще и мой дополнительный доход. Несколько смелых родителей платят мне за занятия с их детьми. Они единственные в городе понимают, что я не злой человек — все остальные утверждают, что я злая.
Успокоив свои мысли, я начинаю порхать пальцами по клавишам. Легко ложащиеся на слух звуки из «Тайного письма» наполняют дом. Я играю произведение не по памяти, а от души. Музыка — это отсрочка моей боли и грусти. Прямой доступ к душе женщины, которая коротает жизнь, пытаясь забыть о несправедливости, допущенной против нее.
Только я не могу забыть.
Не тогда, когда Норман все еще поблизости.
Не тогда, когда пустая комната мамы вызывает слезы.
Не тогда, когда любовь всей моей жизни живет в другом городе вдали от меня.
Но когда я играю на фортепиано — даже если недолго — я обо всем забываю. Я могу заставить замолчать эти крики. Превратить их в шепот. Позволить музыке заполнить мою душу и утопить кошмары прошлого.
Когда я играю — я довольна.
Даже если ненадолго.