Крик потревоженной тишины. Книга 1

Кому-то эта книга может показаться странной. Может быть, некоторые, узнав, что такая книга написана, могли бы решить, что читать её – только зря тратить время. И в этом нет ничего удивительного, ведь все люди разные.

Но я уверен, что найдётся много людей, которым именно эта книга придётся по вкусу. Будут и те, кто может вообще не понять, зачем писать такие книги. Те, кто любит цепляться за точное определение жанров, будут немного смущены: им может показаться, что такая книга – возврат к покрытым пылью идеалам профессора Толкина, хотя в этой книге нет никаких существ, которых описывал профессор. Вообще, если смотреть на фэнтези только через тёмные очки (которые на нас надевают Ч. Мьевиль и Дж. Мартин) или только через розовые очки (которые на нас надевают Дж. Толкин и К. Льюис), то можно многого не заметить. И эта книга сильно теряет, если оценивать её относительно этих точек зрения.

Впрочем, если бы эту книгу писал именно Толкин, то она оказалась бы лучше. Конечно, сюжет бы стал проще и линейнее, из книги ушло бы несколько второстепенных сюжетных линий, но те, что остались, получили бы большую назидательность и от них бы сильнее повеяло теплотой.

Я не стремился подражать его стилю, хотя и уважаю его. И всё-таки отдельные элементы я бы назвал отчасти схожими. Главный (и чуть ли не единственный из них) – это наличие сакрального и попытка его прочувствовать. Не понять, а именно прочувствовать.

Магия не сакральна. В фэнтезийном мире магия является такой же обыденностью, как для нас прогулка по улице, а вот сакральность не может быть обыденной ни для кого, в каком бы мире он ни обитал.

Магия… это просто авторское дополнение к нашему миру. Ещё одно. Как сила тяжести или сила магнита. К магии можно легко привыкнуть, в то время как к сакральности привыкнуть вообще нельзя.

Так зачем я всё это пишу? Дело в том, что это правило работает и в нашей повседневной жизни. Атеисты лишают себя всякой сакральности и оттого теряют нечто невосполнимое, и им приходится заместить это чем-то иным (например, мечтой; уходом в параллельные миры игр, фильмов и книг или заигрыванием с религиозными элементами). Например, легко представить себе человека, который, будучи атеистом, был бы не прочь погадать на нордических рунах или узнать что-нибудь новое о скандинавских богах. Это увлечение говорит о наивной, неосознанной тяге к непонятому и невосполнимому… Человек не знает, чего он хочет, но желание этого «что-то» явно имеется. И не понятно: воспринимается ли это как игра или как нечто большее. И таких людей много: их миллионы. Именно поэтому книги с пересказами древних легенд, с откровениями псевдомагов и псевдоцелителей, с рассказами о жизни древних народов, с сенсационными (хоть и неправдивыми) знаниями, а также фэнтезийные книги всегда найдут своего читателя. Странно, что люди не понимают этой

Открывая новую галактику, мы не покидаем границ нашего мира. Мы просто делаем его чуть больше. И ужас в том, что в какую бы сторону мы ни пошли – к этой границе мы не приблизимся. Она находится где-то вне нашего понимания, а загадочность делает её только привлекательнее.

Может, если бы люди поняли то, чего хотят втайне от себя, сбросили бы с себя маску отрицания и пошли навстречу своему стремлению, мир бы стал лучше?

Не могу гарантировать, что это не привело бы к хаосу, ведь тайные порывы у всех людей разные. Но если бы все почувствовали именно эту искорку сакральности, тлеющую в каждом из нас, то тогда бы все захотели раздуть её. Поступить иначе они бы уже не смогли. Сколько споров о мире тогда было бы завершено! Скольких ссор и скандалов можно было бы избежать!

И самое главное – сколько людей наконец лучше поняли бы друг друга. Сколько людей, испытывающих тайную любовь, могли бы сделать её явной. Они бы уже не боялись отказа, а если бы и боялись, то несравненно меньше. Ведь мировоззрение людей сблизилось бы, и их отношения не разбились бы о конфликты по самым разным поводам. Они бы познали великую объединяющую силу. И груз разногласий упал бы с их плеч.

Но пока этот груз ощущаем мы все – кто-то сильнее, кто-то – едва-едва.

Он лежит и на мне. И на каждом из нас.

И эту искру сакрального, непостижимого, которую пытался раскрыть Дж. Толкин в «Сильмариллионе», а К. Льюис – в «Хрониках Нарнии» и особенно в «Космической трилогии»; которую (хотя и с тёмной стороны) видел Г. Лавкрафт в своих снах, – именно её я пытаюсь раскрыть на страницах этой книги.

Надеюсь, и вы сможете прочувствовать её…

Воскликнем же все вместе неизменные слова, которые произносились ещё многие века назад и которые переживут всех нас:

– Ermo, oloin! –

потому что никто – от Столицы и до самой захудалой деревушки – не начинает чтение книги, не произнеся про себя или вслух эти слова…

Теперь мы можем с чистой совестью начать чтение.

Согласие нерушимо. Время над ним не властно. Пусть пройдёт год, или век, или даже миллион лет – согласие не нарушится никогда. Оно и было заключено с тем умыслом, чтобы никогда не рушиться: даже если обе стороны захотят его расторгнуть – что ж, пусть помучаются. У них ничего не выйдет, потому что хрупко только то согласие, которое создаётся на бумаге или на словах.

А это – договор совсем иного рода. Он уже нигде не записан: все рукописи с ним рассыпались в прах от времени. О нём никто не помнит, по крайней мере из людей. О нём не говорят, его не проходят ни в одном учебном заведении. Память о нём стёрта. Возможно, навсегда.

Но от этого согласие не устраняется. Место, где оно зафиксировано, невозможно уничтожить: оно записано всюду. Каждая частичка воздуха, каждая капля воды, каждая песчинка, каждый луч света хранит согласие, и его невозможно разорвать никому и никогда. Со временем согласие может меняться внешне, но в глубинном своём смысле оно нерушимо: изменяясь в каких-то мелочах, формальностях и внешнем антураже, суть остаётся такой, какой была вначале. Любое существенное изменение исключено самими правилами, теперь давно забытыми, но от этого не перестающими действовать.

Медный рог огромных размеров давно не издавал звуков. Его отполированная поверхность словно просила, чтобы рогом воспользовались по назначению. Если бы кто-то осмелился выдавить из могучего инструмента звук, то гул огласил бы всё селение. Рог специально предназначался, чтобы предупреждать об опасности, потому и стоял на главной площади – в самом центре, чтобы слышно было всем вокруг.