Крик совы перед концом сезона
Шрифт:
Он враждебно уставился на электрика:
– А почему ты, Вольт, заговорил о мишенях? Сам, что ль, собираешься целиться в горбачёвскую лысину?
Спросил вроде как усмешливо, даже шевельнул губы в улыбке, но из провалов глазниц, словно дула пулемётов из бойниц ДОТа, прицельно глядели чёрные зрачки.
– Возможности нет. Его уберут другие.
– Вообще-то Горбачёв свою роль отыграл, – небрежно бросил Карабанов. – Сегодня он – тормоз демократического обновления. Мечется, как дерьмо в проруби. Ельцин – вот кто истинный лидер: вышел из партии, борется с привилегиями… Настоящий
Слепцов поджал тонкие губы.
– Он такой же демократ, как Адольф – пана римский.
Ему опять стало тревожно. Почему доктор всё хуже говорит о «меченом» и всё больше хвалит Ельцина? Это не случайно, думал Павел. Значит, демократы сделали ставку на Ельцина и могут сомкнуться с опасными для Слепцова людьми, чтобы убрать Горбачёва.
– Ельцин твой – дуролом. Пусть скажет спасибо Горбачёву – тот ему расчистил дорогу.
– Не надо, не надо, Паша! Спроси народ, кто из них настоящий вождь. Адольфа вон спроси, Валерку с Николаем. Посмотри на Ельцина. Какая у него харизма! Это же глыба. Ты согласен, Адольф? – подался к егерю Карабанов. Тот с прежним отчуждением взглянул на доктора, раздумывая: отвечать этому мужику иль обойдётся? Но вопрос, похоже, задел что-то неуютное в мыслях егеря.
– Харизма-то у него, дай Бог, – раздумчиво проговорил он. – Во какая!
Он подвигал лапами вокруг раскрасневшегося лица.
– Только я што-т большого ума на этой харизме не вижу. Он какой-то… вроде сам не поймёт, куда попал.
Павел мелко засмеялся:
– Да пьёт он, Адольф! По-чёрному. Горбачёв рассказывал по телевизору: зашёл к нему в кабинет Ельцин… с кем-то таким же… Пока хозяина не было, выпили целую бутылку коньяка. Хозяйского. Тот её, видать, припас для большого случая…
– Ну, и вожди у демократов, – усмехнулся Нестеренко. – Не могут выпивку поделить. А взялись за страну.
– Ельцина не равняй! – оборвал Карабанов электрика. – Это тебе не Горбачёв. Тот, конечно, подготовил почву для демократических перемен.
Резво начал пахать… Но в народе говорят правильно: слаб мужик, за юбку держится. Борис Николаич будет порешительней. Он быстро сделает советской империи необходимую хирургическую операцию. Мы поддерживаем суверенитет прибалтийских государств… Отпускаем Грузию… Объявили о нашем суверенитете. Россия стала свободной.
– От кого? – спросил Волков, засовывая нож в висящий на поясе чехол.
– А то ты не знаешь! Нас обирали все республики.
– Надо было всего лишь поправить экономические взаимоотношения, – сказал Нестеренко. – А вы, чтобы вывести клопов из дивана, хотите сжечь дом.
– Быстро… быстро, – проворчал Адольф. – Мой тесть Иван Данилыч – умный был костромской мужик… он в таких случаях предупреждал: «Во всяком деле нужен ум и береж. А то сядешь срать и хрен обсерешь».
– Ф-фу! – брезгливо отшатнулся Слепцов. – Грубо-то как!
– Зато верно! – засмеялся электрик. – Прямо про нашего пятнистого попрыгунчика.
– А ты сам откуда, Адольф? – спросил Волков.
– Из этих вот… независимых мест. В Латвии родился. Когда наши туда в сороковом вошли, мать была беременная. Жила у родителей возля Костромы. Отец – командир. В Риге снял квартиру… это чтоб
– Теперь понятно, откуда имя, – догадался учитель. – Сороковой год… Пакт с Германией о ненападении… Гитлер – лучший друг советского народа. Тогда многие назвали ребятишек Адольфами. Но ты не переживай! Это не редкое имя. В Скандинавии короли были Адольфами.
– Я своё отпереживал. А вот как там сейчас будут жить русские – вопрос интересный. Порядочных латышей фашисты задавят – эт я вам гарантирую. Первые, об кого начнут вытирать сапоги, будут русские.
– Борис Николаич не даст, – самоуверенно заявил Карабанов. – Эти государства получают свободу благодаря его поддержке. Да и как он, русский, предаст своих?
– Какие государства! – рявкнул Адольф. От гневного вскрика поднял голову задремавший было Фетисов. Посмотрел на сидящих за столом, ничего не понял и снова откинулся на матрас.
– Там, кроме литовцев, ни у кого государствов никогда не было! Двадцать лет после нашей революции побыли самостоятельными… нищие, босые были, а до того хоть латыши, хоть эстонцы жили в других государствах. Под немцами… Под шведами… В нашей империи.
Такое неожиданное знание егерем истории удивило городских. Появилась мысль, что Адольф говорит об этом не первый раз. А он продолжал удивлять. Вынув из внутреннего кармана куртки несвежий листок бумаги, бережно разгладил его на столе и вперил маленькие глазки в Карабанова.
– Говоришь, получают свободу? Становятся независимыми? Как это им удаётся?
– Обыкновенно, – пожал плечами доктор. – Демократическим путём.
– Ага. Значит, там демократы, а не шпана. Но демократы живут по закону – так вы нам говорите? Ты ведь тоже демократ? А по закону… я тебе сейчас прочитаю закон…
Адольф поднёс листок бумаги к глазам – засиженная мухами лампочка под потолком светила скуповато.
– Закон СССР… Вступил в силу 3 апреля 1990 года. Называется: «О порядке выхода союзной республики из состава СССР». Читаю тебе: «Решение о выходе должно быть принято на республиканском референдуме, и за это должны проголосовать две трети всех избирателей». Понял? Две трети! «По каждой автономии и территории компактного проживания национальностей итоги подводятся отдельно». Если две трети согласны отделиться, Съезд народных депутатов СССР объявляет пятилетний переходный период.
Но это не всё. В последний год переходного периода по требованию одной десятой части избирателей может быть проведён повторный референдум.
На нём надо снова получить две трети голосов за выход. Вот тогда – пожалте брицца. Только приготовьте деньги. В законе написано: «Желающие переехать в Советский Союз из отделяющейся республики могут сделать это за счёт республиканского бюджета».
– Да зачем мне это знать, если народ решил?
– Погоди, парень. Ты вроде демократ, а рассуждаешь, как шпана. Эт какой народ решил? Две трети населения? Нет. Маленькая часть националов. А остальные не народ? Там половина – русские… украинцы… другие люди. И националы не все хотят отделяться. У меня сестра живёт под Ригой. Муж у неё латыш. Их спросили?