Крик в тумане

Зоин Олег

Ресторан

Ты куришь мирно сигарету И шепчешь: «Всё давно прошло!» Зачем ты говоришь с поэтом, Которому не повезло? Но — говори! Простая жалость Бывает нужной иногда, И если сердце болью сжалось, Так это, право, ерунда. Ты — говори! Как на экране В дыму плывёт твоё лицо, За ним, у памяти на грани, Под ветром гнётся деревцо. Тогда была ты нежно-робкой, Как все зеленые ростки, Не знала, как стреляют пробки В расписанные потолки. И я — любил тебя такую: Ты губы скупо берегла, Но вдруг ушла на жизнь другую В неведенье добра и зла. В закуренном до сини зале Случайно друг знакомит нас: — Вы женщину мою не знали? — Гудит

осоловевший бас. И глаз твоих оторопелость, Губ фиолетовая дрожь… К нам тяжело приходит зрелость — Смотри, её не растревожь. Ты — говори! За фразой общей Растут на сердце розы ран. Тебе сегодня душу топчет Пятой фужера ресторан. И я, покуда не исчезну, Любовь не раз проклясть смогу: Ведь ты тогда летела в бездну, А я — молчал на берегу! 1958

* * *

Горстью звёзд зажёгся город древний, Стадо кранов спит в ночном порту. Вспоротые клёпаным форштевнем, Уползают волны в темноту. Нефть со сталью борются в моторе. Палуба дрожит. Огни дрожат. Горбится всамделишное море, Город в Млечный Путь, Как в обруч, вжат. Я сжимаю слабенькие плечи. Губы. Глаз ночная глухомань… Тишину внезапно искалечив, Нам гремит трамваями Казань. Тряпкой времени сотру всё и отброшу — Ночи, улепётывайте прочь! Вытру множество ночей хороших, Навсегда запомню — эту ночь… 1958, Казань

* * *

Не стыдись, если вспомнишь мягкие Губ моих золотые цветы — Огненно-хрупкими маками Отвечала когда-то ты… Заметелит весёлые волосы, Набежит морщин орда, По дрожащему, жалкому голосу Не узнаю тебя никогда. Жаль, что всё дорогое уходит, Словно дым на тихом ветру. В каждом прожитом, выжатом годе Ты становишься дальше, друг. Жаль… Ведь то, что сегодня кончилось, Слабым нам не удержать. Оттого и от боли корчимся, Что так сильно прошлого жаль… 1958

* * *

Метель, как псина, в подворотне, Скулила жалко до утра. Гудел костёр, но встал охотник И — затоптал огонь костра. Зачем? На всякий случай. Словом, Чтоб лес вокруг не полыхнул, Чтоб он беднягу-зверолова Огнём искрящим не пугнул… … И я погашен. Не осталось Первоначального тепла. Одна — зажгла, но — побоялась Сгореть. И, затоптав, ушла. 1958

Волга

Волны лижут жёлтый бок обрыва, Клочья пены, словно пот с коня, А лесов берёзовая грива Обнимает ласково меня, Здравствуй, Волга — золотые плёсы Сквозь лиловых облаков пожар На лугов сиреневые росы Утро катит солнца рыжий шар. Волга, Волга! Всё запомнить нам бы: И страды военной горький дым, И моря потов, и горя дамбы, — Всё, что многим кажется — простим… А на самом деле, если взглянешь Малость самую, чуток со стороны — В каждом самолёте, в каждом кране, В каждой строчке те, что нет, видны. Да, другие бросятся в прорывы Где-то там, в двухтысячном году, И лесов березовая грива, Зашумев у волжского обрыва, Передаст им предков маяту, — Посвист пуль сквозь души и сомненья, Шелест сердца на пороге тьмы… Здравствуй, Волга, — русское теченье! Здравствуйте, зелёные холмы!.. 1958, Казань

Первая песня

Мне детство помнится поныне: Река. Огни. Лошажий храп. Отец, ушедший в сумрак синий На деревянный скользкий трап… Молчала спящая вода. Лишь вёсел бархатные всплески. И женский

визг. И просто не с кем Мне было поболтать тогда. А я не спал, укрытый пледом: Мир звал меня, незрим, неведом. Он приготовил мне такое, Чего я не прощу ему — Оно ведь не дает покоя Сегодня нашему уму. Мы ищем в мире постоянства, А мир в ответ подсунул нам Симфонию антипространства, Движений вечный тарарам… Теперь, пожалуй, очень скоро Ракеты станут возвращаться. Я прилечу и сразу — в горы С тобою, млеющей от счастья. Лицом в твои зароюсь волосы, Преподнеся без хвастовства Букетик звёздных гладиолусов И шарф из антивещества… Замрём. И прошлое нахлынет: Река. Луна. Лошажий храп. На дебаркадер шаткий трап. И дальний-дальний, синий-синий Напев, звенящий до утра… 1958 год

* * *

Да, я хотел, чтоб ты была увенчана Цветами, как венками зыбких радуг, Моей мечты таинственная женщина, Но нас рассорили навеки автострады. Разбилось что-то самое бесценное — Быть может, счастье глупое, Не так ли? И вот стою перед пустою сценою — Смешной актёр освистанных спектаклей. Зал обезлюдел. Только за софитами Хихикает пьянчуга-осветитель И шприцами лучей, Премудро скрытыми, Меня пытает. Люди, помогите! Отзванивает эхо в люстре шпорами, Я звал тебя, так что же, нелегко мне! Зал обезлюдел. Я — один. О, горе мне! А дни бегут. Но ты меня — Не помнишь… 1958 МИСПИС

* * *

ДнепроГЭС. Изнывающий день. Крупно чайка знакомая кружит. Часового штыкастая тень К полдню будет короче и уже, Чтобы к вечеру снова расти, Стать большой, всеобъемлющей тенью… Эта тень — отраженье пути Довоенного поколенья. Здесь на серых гранитных камнях Залегали пехотные роты — Не дожив до светлого дня Вы погибли бесповоротно. Слава павшим! Приблизился день Умиротворённого полдня — И ныряет штыкастая тень В безучастные, вечные волны… 1958

… Апассионата…

На пятилетие смерти И. С.

 Вылилась кровь кумача  На змеящийся креп.  Чайкой надрывно крича,  Ветер метался и креп. … Чёрная лента людей  Обвивала Колонный зал —  Вскриками лебедей  Оркестр про него рассказал!  А сгноил он,  Фашист и тиран,  Миллионы,  Чтоб идее цвести.  Норильск.  Воркута.  Магадан —  Э т а п ы большого пути! 1958 год

* * *

 Так вот и тянется дней безкальсоние,  Прикрытое шуток плащом —  То ли это больная агония,  То ли шторм…  Непонятно безкальсоние,  Как Пао Срианон, [1]  Невнятно,  Очень сонно,  Как после пытки стон.  Приходит белый доктор,  Секс-бомбочка сестра.  С визиту много ль проку-то,  Коль о с о б и с т ы — доктора?  Тянется, тянется,  Тянется сопельками  Игра с часовой миной.  Вы её — мне,  А я — опять вам…  Профессор, ход!  Отменно, давите плотно!  А я в ответ — аминазинно!  И учтите — за броневыми стёклами  Чёрный газон пулемётно  Уже прострочила  Трава! 1958 год, МИСПИС

1

Пао Срианон — начальник политического сыска Таиланда в 1957 г., прославившийся изощрёнными пытками противников режима и коварством.