Крик жаворонка. Жизнь и судьба Ивана Трубилина

Я думаю, на свете, окромя земледелия, нет другой формы продуктивной человеческой деятельности, где бы столь широко использовались народные приметы. В этом древнейшем промысле человек всегда пытался наладить диалог с природой (бил в бубен, сжигал чучело, ходил крестным ходом, стоял на коленях, резал жертвенный скот), часто без жалости опрокидывавшей усилия, направленные на добывание того, без чего в земных пространствах жизни вообще нет – пропитания.

В который раз повторю: вся история человечества – это борьба за два основополагающих фактора – еду и тепло. Так было, так есть и так, скорее всего, и будет. Хотя иногда набирались смелости и дерзили: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача!»

Так громогласно, на всю Россию из провинциального Козлова (ныне Мичуринска) заявил однажды народный естествоиспытатель, седобородый Иван Васильевич Мичурин, за что еще при жизни канонизирован и широко обласкан советской властью, которая часто в добывании питания как раз на чудесные превращения и рассчитывала. Ветвистая пшеница, например, которой в природе не было, да и быть не могло.

Тем не менее даже Мичурин, в сущности, один из первых, кто нащупывал пока лишь «тропки» в малоизведанной генетике, не гнушался ходить в православный храм и ставить свечку, например, в праздник Успения Богородицы, когда завершался сбор урожая и готовились к следующему. Тогда говорили: «Успенье провожай, осень встречай!» и звонили, сотрясая окрестности, во все церковные колокола. Иногда помогало…

Помнится, в шестидесятые годы прошлого столетия на экранах страны с успехом шел примечательный фильм «Свадьба с приданым». Этакая полукомедия с простеньким сюжетом о послевоенной деревне, где гармоничная киножизнь (в смысле под веселую гармошку) налаживалась на фоне довольно острых дискуссий по поводу отношения к методам повышения урожайности. В ту пору таким довольно оригинальным способом в народное сознание внедрялись знания о совокупности систем агрономических мероприятий, направленных на повышение плодородия земли, открытых еще великим почвоведом Василием Робертовичем Вильямсом.

Смешно сказать, но оказалось и это можно перевести на язык оперетты, где главная героиня, лучший бригадир передового колхоза (которую играла очаровательно-энергичная Вера Васильева), запальчиво упрекала своего жениха (тоже бригадира, но из колхоза похуже), что те, дескать, «который год у Черного бора сеют ячмень по ячменю». Можете представить, до разрушения брачных намерений дело дошло!

Оказывается, жених, вчерашний фронтовик-орденоносец, красавец писаный, считал, что в коллективном хозяйстве не столько травопольная система важна, сколько армейская дисциплина, и вместо научной агрономии отдавал предпочтение проверенным народным приметам.

Любопытно, но по этому поводу у него состоялся примечательный диалог с дедом Авдеем, этаким местным авторитетным вещуном, о сроках сева яровых. Сидя на мешках с семенным зерном на краю весеннего поля, бригадир (его играл молодой актер Московского театра сатиры Владимир Ушаков) спрашивает:

– А ты как, Авдей Спиридонович,

Дед наморщил лоб и говорит парнишке-помощнику:

– А ну-ка, Миша, сгоняй, колупни землю. Только снизу, поглубже…

Парень пулей на пашню. Дед приложил к лысине ком, долго сопел, задумчиво пружиня бороду, а потом вынес окончательный вердикт:

– Нет! Рано!.. Холодна землица… Холодна…

Ученые люди, глядя ту кинокартину, улыбались наивной трактовке агрономических технологий, а между тем именно благодаря «Свадьбе с приданым» вся страна и узнала, в чем состоит плодотворность травопольной системы и как пагубно сеять ячмень по ячменю. Даже я, легкомысленный ученик седьмого класса, запомнил это на всю жизнь…

Поэтому, несмотря на стремительное, но, увы, нередко противоречивое развитие советской сельскохозяйственной науки, народные приметы мало кто игнорировал, и по этому поводу российское крестьянство издревле сложило свой собственный фольклорный календарь, где основной совет укладывался всего в несколько слов: «Жаворонок запел – пора выходить на пашню».

Однако это не мешало пониманию, что далеко не все зависело от молитвы. Поэтому в широком ходу были присказки: «Какое зерно, таков и сноп», «доброе семя – добрый и всход». Или еще точнее: «Мечи овес в грязь, будешь князь», «в пашне огрехи – не кафтане прорехи» и так далее.

Крестьянин (не только, кстати, русский) во веки веков был человеком крайне осторожным и по-хорошему консервативным: «Взошли хлеба – не дивись, налились хлеба – не хвались, хлеб на току – про урожай толкуй»; «хвали урожай, когда в сусек засыпаешь». И другие подобного рода вариации мудрых изречений, наработанные вековым опытом.

На Кубани, надо сказать, все эти присказки и прибаутки были в большущем ходу, хотя более немногословного человека, чем великий селекционер колосовых Павел Пантелеймонович Лукьяненко, словно по божьему проведению родившийся и умерший на пшеничном поле, трудно было даже представить.

Мы сегодня подзабыли это имя, а между тем именно Лукьяненко в самый трудный период выхода из послевоенной разрухи, когда даже в детских садах двухсотграммовую краюху делили на четыре рта, создал сорт пшеницы, названной по-научному безыскусно – «Безостая-1», хотя надо бы наименовать «Спасительницей». В условиях острой нехватки удобрений, средств защиты и прочих гарантов высоких урожаев она стойко выдерживала природные напасти, включая регулярно повторяющуюся засуху, и давала урожаи за 50, а при погодных удачах, даже больше центнеров с гектара.

Основной герой этого повествования Иван Трубилин лет в восемнадцать впервые увидел фильм «Кубанские казаки», и как большинство его сверстников пришел в полный восторг от сказочной жизни, что гудела могучими комбайновыми уступами где-то недалече, от людей работящих и песен звонких, что сразу запела вся страна.

Так где же она, эта яркая ярмарочная сказка, переполненная довольствием и счастьем мирной жизни? Да совсем рядом, почти в соседнем районе… Почему же тогда в своей станице все далеко не так празднично и совсем скудно, хотя ведь тоже и советская, и казачья?

Но уже в ту пору юноша понимал, что этой сказке еще предстояло стать былью. И не только понимал, был уверен, что так и будет. Поэтому и выбрал для дальнейшей жизни гул тракторных моторов, столь призывно зовущих в светлое будущее. Как-то много-много позже, будучи руководителем крупнейшего в стране Кубанского аграрного университета, спросил у студентов образца восьмидесятых годов:

– А на сколько килограммов, по-вашему, тянет пуд?

В аудитории повисла недоуменная тишина. Иван Тимофеевич понимающе рассмеялся: