Крики в ночи
Шрифт:
— Что вы сказали?
— Я видел кроссовки и сандалии, принадлежащие моим детям, в спальне старухи. Старухи, которую вы с таким рвением охраняете. Мадам Сульт.
— Вы… видели… их обувь?
— Совершенно верно, инспектор. Их обувь, черт побери.
— Как вы можете быть уверенным в этом?
Он вел расчетливую игру, как мне показалось. Медленный осторожный допрос.
— Конечно, уверен. Я знаю, что носят мои дети.
Озадаченный, он стоял с окаменевшим лицом.
— Вы уверены в этом?
Я взял свой
— Уверен. Я возвращаюсь в деревню.
Что выражали его глаза: цинизм, озадаченность или просто лукавство, решить я не мог Ле Брев жестом попросил врача выйти, и тут вмешалась Эмма.
— Я хочу отправиться с ним, — заявила она.
Что-то расшевелило Ле Брева. Он пожал плечами.
— Как хотите. — Он показал на магнитофон. — Но сначала я прослушаю пленку. — Жандарм кивнул, затем Ле Брев повернулся ко мне. — Итак, что вы видели? — Его глаза остро блеснули.
Я рассказал еще раз. Старая женщина в кровати. Обувь. Существо в желтой маске на лице, которое бросилось на меня с ножом.
Ле Брев, как и Эмма, сначала обвинил меня во лжи:
— Этого не может быть. Мадам Сульт живет одна.
— Одна? А кто же присматривает за ней? Кто ее кормит?
— Там есть сиделка, — ответил он неуверенно.
— Сиделка под два метра ростом, в маске, которая носится с кухонным ножом? Не морочьте голову.
— Месье, вы выдумываете разные истории, — произнес он ровным голосом. — Это очередная выдумка. Попытка увести следствие по ложному пути. — Он повернулся к Эмме: — Вы теперь видите, мадам, почему я попросил вас приехать?
— Вы пойдете туда со мной?
Ле Брев перевел взгляд с Эммы на меня:
— Вы сейчас не в состоянии никуда идти. Пожалуйста, подождите, пока не поправитесь, пока вам не станет лучше.
— Не увиливайте. Я возвращаюсь в Гурдон прямо сейчас.
Ему это не понравилось, его возмущение росло, как, впрочем, и мое. Возмущение и подозрение.
— Месье, я могу предъявить вам обвинение во вторжении в частное владение…
— Как насчет того, чтобы предъявить ей обвинение в краже обуви моих детей?
— Обуви? Не дурачьтесь. Зачем старой женщине нужна обувь ваших детей?
— Не знаю, — ответил я. — Но собираюсь выяснить.
Его карие глаза показали, что он понял мою мысль. Он легко встал, подумал, затем пришел к решению:
— Месье, пусть будет так. Я готов сопровождать вас туда с ордером. Завтра. Мы нанесем официальный визит. Под защитой полиции. Но предупреждаю, месье, если вы валяете дурака…
Я и удивился, и разозлился. Удивился, что он согласился поехать туда, и разозлился, что он все еще не верит мне.
Я взял Эмму за руку:
— Я ищу наших детей, месье. Они где-то там. Я возвращаюсь туда сегодня. С вами или без вас. И ничто на свете не может остановить меня, пока я не узнаю правду.
Он почесал бровь, все его жесты казались надуманными:
— Не
— Джим, что это значит?
— Я возвращаюсь! — закричал я. — Я требую, чтобы обыскали весь дом.
Ле Брев ожесточился:
— Я принял решение и отвезу вас завтра. Нужно сперва получить разрешение на обыск имения. И должен предупредить вас, месье, что вы все еще под подозрением. Но если… очень маловероятно, но если… то, что вы говорите, правда, вы должны быть готовы к худшему. Поймите это, пожалуйста.
Весь взвинченный, в этой комнате, которая действовала мне на нервы, я старался не думать о последствиях, на которые намекал Ле Брев.
— Хорошо, пошли. — Я не был готов ждать.
— Джим… покажи мне, где они, — попросила Эмма.
Ле Брев медленно подошел к окну и открыл его, чтобы впустить свежий воздух.
— Вы должны быть готовы, — сказал он, — к ужасной возможности того…
— Чего?
— Что мы найдем только их тела.
— 27 —
Ничто так не страшно в жизни, как полное, безграничное отчаяние. Абсолютное и полное отчаяние. Я винил Ле Брева в том, что он не мог разыскать детей, не спас их. И боялся, что потеряю Эмму, если не найду никаких улик в этом особняке.
— Я сделаю все, что в моих силах, — холодно произнес Ле Брев. — Сделаю все, как надо, не сомневайтесь. Вы оба можете сопровождать полицию. Но сначала вам надо отдохнуть, а мне необходимо время, чтобы подготовиться.
Он изучающе смотрел на меня. Я видел, что он спрашивает себя, не я ли подложил туда эти туфли и чего же я на самом деле добиваюсь.
— Черт возьми, инспектор, неужели вы не понимаете, как важно выиграть время? Если мои дети там, я хочу найти их сейчас же. Сегодня, а не завтра. Неужели вы не понимаете — сегодня!
Его глаза холодно изучали меня. Затем он кивнул и вышел, чтобы проконсультироваться с кем-то, а я почувствовал неуверенность Эммы, смесь подозрения и страха, охватившие ее.
— Дорогая, ты должна мне верить.
Она не ответила и стояла в полном оцепенении, пока сестра принесла бокалы с апельсиновым соком. Я думал о своих обязательствах, о своем долге перед ней, перед Бобом Доркасом, перед тем, что осталось от нашей семейной жизни. Я смотрел на нее и надеялся.
Ле Брев вернулся, и жандармы вышли.
— Врач говорит, что это зависит от вас, месье. Вы сможете поехать туда после обеда, если я все организую?
— Дайте мне чаю, — ответил я.
Следующий час был полон боли, физической и моральной. Попытавшись пошевелить рукой, я чуть не потерял сознание от боли, но я все же нашел в себе силы умыться и побриться; принесли кофе и булочки, которые мы съели, сидя на кровати. Мы старались говорить об отвлеченных вещах, но снова и снова возвращались к детям.