Криминал-шоу
Шрифт:
– Э, вставай, прастудишься.
Хотя боль уже чуть-чуть утихла, стала терпимой, Игорь, драматично морщась, перевернулся на колени, распрямился, вскарабкался на стул, очки поправил. Импортные "хамелеоны" каким-то чудом пока выдерживали перегрузки.
Держась обеими руками за живот, Игорь сделал еще одну попытку рассеять туман.
– Послушайте, - обращаясь к золотоносному горцу, как можно убедительнее, деловито начал он.
– Вы, милейшие, меня, видимо, с кем-то спутали, а? Я - Половишин Игорь Александрович. Я - журналист. Я на телевидении раньше работал, сейчас - в газете. Меня многие в городе знают. Вон же удостоверение, там фото. Да вы что, нашу "Городскую газету" совсем не читаете?
Игорь снова начал сбиваться. Молчание и неподвижный взгляд горного князя давили, угнетали. От этого человека исходили какие-то волны, парализующие волю Игоря. Да что там вилять: этот волосатый немногословный человек вызывал тоскливый страх, потаенный ужас. Игорь уже шестым, седьмым, двадцатым ли чувством понимал: этот грузин, армянин или азербайджанец - черт их там отличит!
– в любой миг может перекрыть ему, Игорю, кислород. Он властен почему-то над его, Игоревой, жизнью...
Вдруг с улицы донесся лай собаки, какой-то шум, послышались голоса, затем - троекратный стук в гаражные ворота. Главарь кивнул, жирный подхватил без разговоров Игоря, вздернул со стула, подтолкнул. Светлочубый уже поднял узкий щит над смотровой ямой, сбежал вниз. Игорь, подгоняемый мощными тычками, чуть не полетел вниз головой, дробно пересчитал крутые ступени, увидел в боковой стенке уже открытую низкую дверцу, из которой вырвался свет. Толчок меж лопаток, еще дробь по лесенке ступенек в шесть, и Игорь очутился в новой обстановке.
Вместительная комната-бункер, стены и пол обшиты деревом. С потолка, между плитами перекрытия, свисает, опираясь на столбики-подпорки, ящик смотровой ямы. Возле стены - раскладушка с голым матрацем и тонким одеялом. Над ложем стена сплошным ковром улеплена рекламными порнушными плакатами. В углу громоздятся картонные разнокалиберные коробки. И все.
Игорь сразу пришел к коробкам, присмотрелся - некоторые распечатаны. Он открыл одну, вторую: баночки крабов, икры, шоколад... А это что? Что такое. Господи Боже мой?!
У Игоря желудок сладко вздрогнул, кадык дернулся - "Плиска"! Целых два ящика! Один уже початый. А это? Мамочка моя - "Чио-Чио-Сан"! Три с половиной коробки изумительного болгарского вермута! Со дня собственной свадьбы Игорь его не видывал и не вкушал... Впрочем, сначала - коньячку-с!
Он выхватил бутылочку-красавицу, нежно, но безжалостно свернул ей золоченую головку и, запрокинув тяжелую голову, со сладострастием глотнул раз, другой, третий. Еле принудил себя оторваться на середине пути. Огненный живительный поток помчался по всем жилам, жилочкам, венам, артериям, капиллярам, нервным волоконцам и прочим внутренним путям-дороженькам во все уголки исстрадавшегося тела. Игорь, не выпуская драгоценный сосуд из рук, прихватил еще пару шоколадок, отправился к раскладушке, уселся, пристроил угощение рядышком на полу и решил трезво все обдумать. Пока голова как раз хорошенько прочистилась. Вскоре, когда все полкило "Плиски" всосутся в организм, думать и соображать станет лень.
Так, сколько сейчас? Ага - начало второго. Это что же получается? Выходит, полчаса лишь прошло, как завертелась эта нелепая карусель. Значит, он находится где-то в городе...
Что-то мешало сосредоточиться, отвлекало. Ах, черт! Это поганое пиво толкается, спешит освободить место благородным напиткам. Тэк-с, тэк-с... А где? Куда? Крикнуть, что ли? Хотя, впрочем, шуметь не стоит. Во-первых, коньячок сразу отберут - можно не сомневаться. А во-вторых, сверху доносился всевозрастающий разговорный шум. Слов не разобрать, но что-то там назревало.
Во, точно - бандиты! Вот оно словцо, наконец выскочило. Мафия, мать иху! Заполонили весь город, всю Россию-матушку! Пидоры!.. Во, привязалось словечко! Хотя, правильно: жирного можно Пидором называть, парнишку Поэтом, наверняка ведь стишки пишет. А этого, главного - Чурбан, и точка. Хотя, стоп, может, он - болгарин? Чего это "Плиска" да "Чио-Чио-Сан" кругом?
Мысли уже завихрились. Что-то надо сделать срочное... А! Игорь хлебнул еще добрый глоток "Плисочки", выкарабкался из раскладушки, обошел камеру по периметру, заглянул под столбики-подпорки. Этой - как ее?
– параши нигде не видать. А поджимает уже - ну! Тэк-с, тэк-с... Говорят, голь на выдумки хитра. Игорь покопался в коробках, узрел знакомую этикетку - растворимый кофе в гранулах. Вспорол упаковку, выудил литровую банку, вскрыл. Затем, вынув еще несколько банок, рассыпал по дну коробки заморский крупнозернистый порошок... Через пару минут все уже было сделано и - шито-крыто. Вот как ынтыллихенция поступает, когда ее прижмут и прижмёт!
Пока Игорь сосредоточенно и увлеченно отдавал дань природе, шум наверху усилился. И вдруг - истошный вскрик. Игорь на полпути к раскладушке замер, вслушался. Что-то зло заорал жирный - свое "пидор!", наверное. Что-то грохнуло, и опять - вскрик-стон. Так жалобно и бесстыдно кричат слабые духом люди от невыносимой физической боли. Мамочка моя! Что это там происходит? Кого убивают, что ли? Спина покрылась испариной. Текло обильно и по лицу. То ли в бункере жарко, то ли страшно аж жуть. Он вытер лицо отвоеванным платком, кинулся к спасительной бутылке, хлебнул. Оставалось уже на донышке. Новый стон-вскрик сверху. Игорь вздрогнул. А может, это они комедь ломают испытывают его, запугивают?
И как же бы, в самом деле, испугаться наконец всерьез? Уже понятно: его приняли или за своего, но из другой партии, или за мента. Он - ни тот и ни другой: чего ж бояться-то? Черт возьми, и надо же было с этим дурацким "Зенитом" вылезти! Правдоискатель хренов!.. А черт с вами со всеми - жрать хочется!
По традиции, обильно опохмелившись, Игорь ощутил обвал зверского голода. Он с треском расчехлил толстую импортную шоколадку - французская вроде, "Принцедор", - вонзил в нее зубы. И тут сквозь перекрытия ввинтился женский крик-визг, но не жертвы - палача: угрожающий, злобный, безжалостный. И вслед - мужской крик боли. Ого, это что-то новенькое... А ну их!
Привычный туман уже плотно укутывал мозги. Чувства притуплялись-тупились все больше. Игорь дожевал шоколадину, выцедил остатний коньяк, пустую стеклотару запихал поглубже под раскладушку, скинул туфли, пристроил очки в изголовье, подвесил на пружинку, и с облегчением растянулся во весь рост. Раскладушечка-душечка - дело привычное. Он, по-покойницки скрестив руки на груди, сразу отключился, в момент отправился на экскурсию в царство покоя, мира и тишины. Последняя мысль мерцнула - как бы брюки не помять - и канула в тьму. Какие, к бесу, брюки - живому бы остаться...
Дальнейшее Игорь воспринимал смутно и обрывочно. Его трясли, тормошили. Кто-то над ним орал и матерился. Его били. Да, били. Ох, как били! И он плакал - от бессилия, унижения, боли. Да, он плакал, он выл и матерился в ответ, ненавидя, не боясь своих истязателей. Сволочи вы! Пидоры! Суки вонючие! Гниды поганые! Дегенераты яйцеголовые! Дебилы протухлые! Инфузории туфельки! Олигофрены! Вы кого бьете?! Вы на кого руку подняли?! Вам, черномазым, вам, педерастам хвостатым, только дворниками работать! Вам землекопами, грузчиками пахать! Золотарями! А вы - хозяева жизни? Вы меня презираете? Ах, болваны! Ах, тупицы! Вот кретины! Идиоты слюнявые! Недоумки паршивые! Дубье стоеросовое! Они меня бить вздумали - по голове! Ах, гады!..