Криминальный гардероб. Особенности девиантного костюма

Коллектив авторов

Говоря об осознанном выборе провоцирующего костюма, следует задуматься над двумя вопросами: во-первых, кто решает, какой наряд считается провоцирующим, и, во-вторых, какого эффекта хотела достичь женщина, его надевшая. А. Мур, исследовавшая, почему женщины выбирают вызывающие наряды, заметила, что респонденты отвечают на этот вопрос по-разному в зависимости от гендера [363] . По данным Мур, женщины интерпретируют моду как средство стать привлекательнее в своих или чужих глазах. При этом лишь немногие одеваются специально, чтобы соблазнить мужчину или привлечь его внимание [364] . Подавляющее большинство респондентов-мужчин, напротив, считали сексуально одетых женщин искушающими и соблазнительными, причем почти половине из них нравилось рассматривать женщин в таких нарядах [365] . Невзирая на несоответствие намерения и его интерпретации, властные отношения, о которых пишет Мур, принципиально важны для анализа моды, красоты, провокационной одежды и гендерных отношений. Исследовательница заключает:

363

Moor 2010.

364

Ibid.: 120–121.

365

Ibid.: 121.

Для

женщин возбуждение, которое испытывают мужчины в ответ на их сексуальный облик, является гарантией их привлекательности. Они не стремятся к тому, чтобы на них пялились все без разбора, поскольку они, разумеется, не хотят, чтобы кто-то вторгался в их личное пространство против их воли. Иными словами, они не стремятся сознательно к тому, чтобы с ними обращались как с сексуальными объектами. В современном социуме, однако, женщины дискриминированы; мужчинам здесь разрешается и даже предписывается рассматривать их как объект сексуального потребления и относиться к ним подобным образом (Berger 1972; MacKinnon 1989), а сексуализированный облик считается для женщины главным маркером социальной ценности (Colagero 2004; LeMoncheck 1985; Muehlenkamp Saris-Baglama 2002); неудивительно, что женщины, сознавая положение вещей, соответствуют ожиданиям и стремятся выглядеть сексуально [366] .

366

Ibid.: 123.

Реакция на провокационную одежду во многом обусловлена объективацией женщин, которая в современном социуме считается нормой, в основном из-за порнификации или чрезмерной сексуализации популярной культуры. Так же размыты границы между сексуальной и красивой одеждой: многие женщины считают выбранный ими наряд привлекательным, тогда как мужчины интерпретируют его как провокационный [367] . Многое из этого обусловлено наличием или отсутствием социальной власти, а также тем, как проявляет себя «ощущение „я“». Несоответствие между сексуализированным образом и привлекательностью демонстрирует зыбкость границы между нормативным образом женской красоты [368] и порнификацией повседневной жизни [369] , которая приводит к формированию среды, где объективация женщин носит повсеместный характер и тем самым нормализуется [370] .

367

Ibid.: 123–124.

368

Ibid.

369

Paasonen et al. 2008; Attwood 2014.

370

Levy 2006.

Порнификация общества (см.: Paasonen et al. [371] ) — симптом целого ряда социокультурных феноменов, например постмодернизма, неолиберализма, постфеминизма, телесного проекта и так далее. Речь идет об откровенной или гипертрофированной сексуализации популярной культуры, средств массовой информации и индустрии моды, которые заимствуют иконографию у порнографии. Сексуализируется не только тело, но и жесты, поза, взгляд; все эти детали, особенно в рекламе модной одежды (и товаров для соблазнения, таких как парфюмерия и косметика), призваны демонстрировать сексуальную доступность и соответствующее намерение (слегка приоткрытые губы, полуприкрытые глаза, мягкая поза). Широкое распространение подобных образов откровенно способствует объективации, которая, если верить Липовецкому, всегда была целью моды [372] .

371

Paasonen et al. 2008.

372

Lipovetsky 1994: 112 (Липовецкий 2012: 111).

Наряду с объективацией популярность приобретает также представление о сексуальной энергии феминности — любопытный парадокс, характерный для постфеминизма [373] . Энергия, или сила, сексуальной привлекательности, — это сила проститутки или порнозвезды, которая обеспечивает ей (пусть и не очень эффективно) финансовую независимость. Последнее, однако, подразумевает не самоутверждение, а — во многом — подчинение или соответствие генерализованным мужским фантазиям. Между тем постфеминистки утверждают, что мода расширяет возможности личности, и настаивают, что сексуальная или сексуализирующая одежда служит средством выражения сексуальной энергии и способствует освобождению женщины. Так, по мнению Р. Денфилд, феминистская критика объективации и критика вызывающей моды в связи с сексуальными преступлениями в университетских городках США — симптом «нового викторианства», которое душит свободу сексуального самовыражения и воспроизводит сексуальные стереотипы, то есть представляет женщин пассивными жертвами, а мужчин — сексуальными хищниками [374] . На первый взгляд эта позиция кажется логичной, однако результаты цитированных выше исследований и склонность современного общества

к порнификации и бытовому сексизму превращают такие заявления в пустую риторику. В них слишком много внимания уделяется внешней презентации сексуальности и слишком мало — воображению, интеллекту и подлинной личностной силе [375] . Это гендерная «уловка-22»: получается, что женщины, одеваясь для себя, на самом деле одеваются для мужчин. То есть, по данным социологических исследований (и вопреки утверждениям респонденток), мужчины правы, говоря, что женщины одеваются сексуально, чтобы доставить им удовольствие.

373

Whelehan 2000: 29.

374

Denfield 1996, цит. по: Whelehan 2000: 29.

375

Levy 2006: 198.

Заключение

Эта глава началась с описания инсталляции «Во что ты была одета?», создатели которой стремились развенчать мифы об изнасиловании, ведущие к виктимблеймингу. Выставка, без сомнения, была актуальной и заставляла публику задуматься. Банальность экспонированных нарядов ставила под сомнение расхожие представления об объективированном теле и сексуальной одежде. Тем не менее, несмотря на убедительность вещественных доказательств, представленных на инсталляции, мифы по-прежнему жизнеспособны: они прочно интегрированы в следственные и обвинительные практики, подсказавшие организаторам название выставки.

Трудно отрицать, что наши костюмы, способ их ношения и восприятие их окружающими чрезвычайно важны. Во время судебных процессов по делам о сексуальных домогательствах и изнасилованиях одежда превращается в спектр семиотических маркеров, указывающих на моральный статус или намерения жертвы, и служит инструментом деперсонализации (посредством генерализации) и развоплощения (дистанцируясь от потерпевшей, чьи вещи демонстрируются в суде). В подобных случаях одежда выступает антагонистом жертвы; она больше не защищает и не укрывает, но, напротив, выявляет истину и одновременно адаптируется к популярным представлениям о естественной справедливости. Костюм характеризует потерпевшую, которая вынуждена снять привычный наряд и заменить его обезличенным формальным костюмом, который, как считается, лучше подходит для зала суда. Иными словами, одежда здесь принципиально парадоксальна: она одновременно и материальна, и символична, она предоставляет огромное количество косвенных и проблематичных доказательств, которые могут подразумевать все, что угодно, и в то же время ничего не означают. Так или иначе, акцент здесь всегда делается на знании значений, которые приобретают предметы гардероба в разных контекстах. Термин «провоцирующая одежда», независимо от его строгости, расплывчатости или степени универсальности, подразумевает, что люди в целом понимают, что это такое. Именно поэтому облачение в вызывающий костюм считается преднамеренным и сознательным действием.

В то же время мода, в силу ее демократизации и широкого распространения, сегодня, возможно, еще настойчивее, чем когда-либо ранее, преследует свою вечную цель — преображать и соблазнять [376] . Модная, привлекательная и трансформирующая тело одежда в условиях порнификации массовой культуры превращается в средство соблазнения. Граница между сексуальностью и красотой исчезает. В мире, где образ и облик играют столь важную роль, женская внешность становится социальной ценностью. Это в очередной раз подтверждает жизнеспособность системы патриархата, в котором женщине отводится роль манекена. Парадокс в том, что в наши дни одежда больше не служит укрытием или маскировкой, но, наоборот, разоблачает и намекает на сексуальную доступность. Обертка становится подарком, а модница Беньямина попадает в ловушку искусственного мира, из которой нет выхода. До тех пор, пока женщины интерпретируют сексуальную одежду как привлекательную и рассматривают ее как капитал (социальный, культурный или экономический), а мужчины, в свою очередь, считают, что женщины намеренно одеваются вызывающе, пока суды обвиняют жертв, а не наказывают виновных, мифы об изнасиловании будут жить в коллективном сознании, а мода останется провоцирующей.

376

Lipovetsky 1994: 112 (Липовецкий 2012: 111–113).

11. Черепа и кости: пиратская конфедерация Америки

ЭНН СЕСИЛ

Вся наша свита, считая роуд-менеджеров и техников, а также прихлебателей и группи, необычайно разрослась. Мы впервые перемещались по маршруту на собственном арендованном самолете с нарисованным на борту высунутым языком. Мы превратились в пиратское государство, которое странствует под собственным флагом со всем огромным обозом: адвокатами, клоунами, обслугой.

Кит Ричардс «Жизнь» [377]

Непрофессионалы обычно связывают присутствие пиратской иконографии (в особенности черепа со скрещенными костями) в американской моде с диснеевской франшизой «Пираты Карибского моря» (Pirates of the Caribbean, 2003–2017). На самом деле тренд зародился задолго до ажиотажа, вызванного сериалом. Рубашка-регби от Ральфа Лорена с «Веселым Роджером» в качестве логотипа была выпущена в 2004 году. Многие другие дизайнеры и ретейлеры, работавшие с разными рынками и в разных ценовых категориях, также использовали пиратскую символику до появления кинокартины. Сказать по правде, пиратская иконология и иконография в Америке никогда окончательно не выходила из моды. Она могла быть более или менее популярной, однако молодежные субкультуры всегда поддерживали ее, а массовая мода с завидной регулярностью апроприировала.

377

Richards 2010 (Ричардс 2012: 453).