Криницы

Шамякин Иван Петрович

— Что это вы точно к свадьбе готовитесь! Просто пообедаем — и все.

Но и Степан Явменович, и Улита Антоновна, и сама Даша знали, что будет не просто обед, так как людей придет немало, даже если и не приглашать; одни захотят повидать Романа Карповича, другие — Дашу.

Адам пришел из школы, потянул носом воздух, увидел Дашу с засученными рукавами и, вместо приветствия, пошутил:

— Приемчик налаживаешь в честь нового секретаря, Дарья Степановна?

Матери, должно быть, послышалось что-то обидное в этих словах, и она сказала в сердцах:

— Типун тебе

на язык, Адамка.

Костянки рады были возвращению зятя и дочки в родной район. Улита Антоновна, правда, сначала потихоньку спросила у Даши:

— Дашенька, а не понижение это для Романа? Но Степан Явменович одобрил их переезд сразу же, как только получил письмо, рассуждая просто и по-крестьянски мудро:

— Давно бы так. А то все Потапов выделяли. Нет, Потапы колхозов не подымут. Теперь нужны люди ученые. Вот это дело другое! Волотовича — в колхоз, Журавского — в район. Напрасно Бородку отпустили. Из него тоже председатель вышел бы…

Но ещё больше приезд Журавских обрадовал Лемяшевича. Он и сам не понимал причины своей радости, но ходил последние дни именинником, с нетерпением ожидая нового секретаря, словно тот вёз лично для него новую жизнь. Он не выдержал и пришел к Костянкам раньше всех. Увидел Дашу и смутился, как влюбленный. А она долго и крепко жала ему руку, весело смеялась.

— Ага, стыдно вам? Ни одного письма — подумать только! — Писал.

— И он называет это письмом и оправдывается. Когда приехал, написал, поблагодарил — и конец дружбе. Я думала, вы женились тут.

— А его таки чуть не оженили… — пошутил Адам.

— Садитесь и рассказывайте всё подряд. А то о вас легенды ходят.

— Какие легенды? — не на шутку встревожился Лемяшевич. — Легенда — всегда плод фантазии, Дарья Степановна. А мне и рассказывать нечего. Работал, делал ошибки, как любой смертный…

— Рассказывайте об ошибках. От меня вы не отвертитесь. Я вас заставлю рассказать. Разве не я вас сюда сагитировала? Ай, мама, пирог! — глянула она на часы и бросилась к печке. — Простите, пирог — это мое творчество.

Лемяшевич с любопытством наблюдал за Дашей, как она хлопочет возле печки, и в этот миг почему-то представил свою холостяцкую квартиру, где, несмотря на все его старания и помощь друзей, все-таки нет того уюта, какой создает в доме хозяйка, и ему стало грустно; он почувствовал себя в жизни одиноким и неустроенным. «Нет, надо жениться», — подумал он, но от этой мысли не стало веселее, сразу вспомнилась Наталья Петровна. В глубокой задумчивости смотрел он на Журавскую, а видел её, Наташу. Чем дальше, тем сильнее и сильнее овладевает им чувство, и радостное и вместе мучительное. Теперь он уже знал, что это не просто увлечение, какие бывали у него иной раз, а настоящая любовь, горячая и глубокая, в которую он раньше не очень-то и верил, думал, что она существует только в книгах. Он чувствовал, что долго так не может тянуться, что надо что-то делать. Но что? Что он может сказать, на что может надеяться? И как потом смотреть в глаза Сергею, этому кристально чистому, детски доверчивому человеку? «Скорей бы они поженились, — не раз думал он долгими бессонными ночами. —

Тогда не осталось бы никакой надежды — и точка. Мало ли на свете хороших женщин!»

Улита Антоновна поставила на стол горячий пирог, который передала ей Даша, прикрыла полотенцем, как прикрывала хлебы, вынув их из печи и смочив румяную корочку водой.

— Кириллович, — вывела она из задумчивости Лемяшевича, — а Алёша-то не приезжал в Минск, — и прослезилась.

— Как не приезжал? А письмо?

— В письме он писал, что живет у Даши, передавал привет, а они и в глаза его не видели.

— Это вы ему внушили такую скромность? — спросила Даша у Лемяшевича.

— Гонора у него много, а не скромности, — сказал отец с порога, входя с большой миской соленых рыжиков.

— Я вам всем простить не могу, что отпустили его, — вздохнула Даша. — Разве можно — из десятого класса!

— Ничего, не пропадет! — успокоил женщин отец. — Я моложе его на Урал на заработки ездил. Самостоятельнее будет.

Пришли Журавский и Волотович, замерзшие, засыпанные снегом, но друг другом довольные, весёлые, все продолжая разговоры — о колхозных делах. Пришел Данила Платонович. Журавский сердечно обнял его. Старик тайком утер слезу и сам обнял Дашу.

— Рад за вас, друзья мои. Спасибо вам.

— За что, Данила Платонович? — удивилась Даша.

— Как за что? Письма мне хорошие писали, за книги. И за то, что вернулись. Знаю, что это нелегко… Но ведь нужно, Роман?..

Старик стоял посреди комнаты и говорил серьёзно и несколько торжественно. Журавский, испытывая неловкость от такой встречи, пошутил:

— Вы меня не агитируйте, Данила Платонович. Я сам себя сагитировал.

— Вот за это спасибо. А хочешь критики — пожалуйста, скажу… Мало ещё опытных людей идет в деревню с охотой. А кто по принуждению — в такого работника я не верю, толку из него не выйдет.

— Еще бы! Какой уж толк, если из-под палки! — отозвался Степан Явменович, расставляя стулья и табуреты. — Однако прошу к столу. Сергея дожидаться не будем. Семеро одного не ждут.

Сергей не захотел срывать занятия со школьниками и пришел поздно, за это его заставили выпить «штрафную». Еще позже пришла Наталья Петровна. На дворе разыгралась февральская метель, засвистела за окном, завыла в трубе. Морозова ввалилась в дом похожая на снежную бабу. Дверь на кухню была открыта, её увидели и радостно зашумели. Даша выбежала и горячо обняла подругу. Сергей помогал ей раздеваться, и лицо его светилось счастьем. Лемяшевич завидовал другу: он, Лемяшевич, не имеет права так встречать её. Да и нельзя ему обнаруживать свои чувства.

Зачем? Пускай ничто не тревожит Сергея, Наталья Петровна шла к столу, обнявшись с Дашей.

— Как я рада, что ты приехала! Если б ты знала, как я рада!

Они сели против Лемяшевича. Сергей сидел на другом конце стола, рядом с Волотовичем. Наталье Петровне налили вино.

— Я из Задубья ехала на санях. Дорогу замело. Я водки выпью. — Она подняла маленькую рюмочку. — За нашего секретаря! — Она сказала «нашего» с той хорошей теплотой, какую умеют придать самым простым словам женщины.