Криоожог

Буджолд Лоис Макмастер

Рассыпанные по помещению столики отделяла от кухонной зоны длинная стойка раздачи, над ней располагались металлические полки для посуды. Обогнув ее, Майлз увидел нечто похожее на здоровенный электрический самовар или титан: значит, можно рассчитывать на чай. Рядом с титаном располагалась коллекция разномастных кружек, а над ними надпись от руки: «Вымой чашку!». Неясно, то ли здесь у каждого своя чашка, то ли можно брать, какую хочешь. Вот и отличный предлог заговорить с женщиной — очевидно, сменщицей Ако — помешивающей суп в десятилитровой кастрюле.

— Я

могу взять одну из них? — поинтересовался Майлз.

Женщина пожала плечами.

— Бери. Только помой потом. — Она постучала ложкой по ободку кастрюли и отложила ее в сторону. — Ты тут новенький?

— Новее не бывает.

— Значит, правила такие. Готовь что хочешь; мой посуду за собой; что взял из запасов — верни такое же; вноси деньги в буфетную кассу, как сможешь. И запишись в расписание уборки, вон там висит, на холодильнике.

— Спасибо. Мне пока только чаю… — Майлз отпил глоток. Перепрелый, дешевый, горький, но, как и трость, пригоден сразу для двух целей: утолить жажду и поговорить. — А вы тут давно?

— Я пришла с бабушкой. Времени оставалось слишком мало.

Пока Майлз прикидывал, как бы намекнуть собеседнице расшифровать последнюю фразу, из-за стойки донесся знакомый ворчливый голос:

— Суп уже готов?

Высокий сутулый старик нагнулся, заглядывая в окошечко раздачи. Впечатляюще длинные седые усы обрамляли сложенный в недовольной гримасе рот и шевелились, когда он говорил. Точно как усики насекомого.

— Еще полчаса, — отозвалась женщина. — Посиди пока.

— Кажется, я его уже встречал, — тихо поделился с нею Майлз. — Его зовут Йани?

— Ага, это он.

Йани зашел за стойку налить себе кружку чая и увидев Майлза, состроил кислую мину. Майлз ответил жизнерадостной улыбкой.

— Доброе утро, Йани.

— Ты все же протрезвел. Ну и хорошо, ступай домой.

Держа кружку обеими руками — возможно, потому, что они тряслись — Йани прошаркал обратно к столикам. Майлз, не напуганный таким неласковым приветствием последовал за ним и сел напротив.

— Ну чего ты здесь торчишь? — недовольно буркнул Йани.

— Жду, когда за мной заедут. Поговорим?

— Разве мы уже не говорим?

— Джин сказал мне, что вы из оживленных. Неужели вас правда заморозили сто лет назад? — В эти годы на Барраяре только-только закончился Период Изоляции и началась новая эпоха, которую Йани почти всю проспал. — Я думал, такой человек должен быть знаменитостью.

Йани ответил горьким смешком:

— Вот уж вряд ли. Здесь оживленные не в новинку, — народ уже пресыщен. Я думал, мне хоть журнал заплатит за интервью, но таких, как я, вокруг слишком много. И никому мы здесь не нужны. Все подорожало, город стал слишком большой. А поселения должны были вырасти сильнее. Я-то думал, что терраформирование уже на полдороге к полюсам, а они… вон как. Политика пошла не так как надо, никто не умеет себя вести…

Майлз поощряюще хмыкал. Навык, освоенный еще с младых ногтей: как к полному удовлетворению старика выслушать все его жалобы. Йани хватало ответных кивков,

чтобы он пустился огульно ругать современный Кибо — мир, где для него не было места. Кое-какие фразы выходили у него длиной в целый абзац, как будто он затвердил их наизусть, пока повторял любому, кто готов слушать. А таких, похоже, больше не находилось: местные которых в столовую уже набралось немало, за стол к Йани присаживаться не желали. Когда тот понял, что обрел нового слушателя, не намеренного сбежать любой ценой (например, отгрызть себе лапу, чтобы выбраться из этой ловушки), слезящиеся стариковские глаза вспыхнули интересом, и даже то, что Майлз вроде наркоман, было временно забыто.

Под бормотание Йани Майлз вспомнил своего деда. Генерал граф Петр Форкосиган, освободитель планеты, низвергатель и делатель императоров, движущая сила той самой эпохи, которую Йани благополучно пропустил, обзавелся наследником поздно, как и отец Майлза, поэтому по возрасту между дедом и внуком пролегло скорее три поколения, чем два. И все же, на свой особый манер, дед и внук друг друга любили. Но что бы если, когда Майлзу было семнадцать, старика Петра заморозили, а не зарыли в землю… как изменилась бы его жизнь? Чем стало бы для него неминуемое возвращение деда: обещанием или угрозой?

Великий генерал был крепок, точно дуб, но дерево не только дает убежище в бурю. Стал бы Барраяр иным, не пади эта возвышающаяся подобно башне фигура, открывая солнечным лучам путь к новой цветущей поросли? А что если единственным способом эффективно изменять Барраяр была жестокая необходимость уничтожать все отжившее, вместо того, чтобы милосердно позволить ему уйти со сменой поколений?

Майлз впервые задумался: может, тот факт, что криокорпорации замораживают больше клиентов, нежели оживляют, связан не только с охотой за голосами и неумением современной медицины обращать старение организма вспять?

Тем временем Йани долго и скучно разглагольствовал о том, как его надула корпорация, видимо, не доставив в новый мир в молодом теле, богатым и знаменитым. Точно путешественник во времени, проделавший трудный, безвозвратный путь и обнаруживший, что будущее ничуть не привлекательней прошлого — просто потому, что дело не в мире, а в нем самом, только он этого не понимает. Сколько еще таких Йани на улицах Кибо?

Под предлогом, что обе кружки пусты, Майлз улизнул от Йани за стойку. И пока мыл свою кружку и наливал еще чаю старику, он успел тихо спросить кухарку:

— Выходит, Йани недоволен, что его оживили?

Она фыркнула:

— Наверняка он и сто лет назад никому не был нужен. С чего Йани взял, что в будущем что-то изменится?

Майлз с трудом подавил улыбку:

— Да уж.

У глаз поварихи собрались улыбчивые морщинки, она вгляделась в собеседника пристальнее.

— А ты не такой старый. Ты что, болен?

Майлз заморгал.

— Что, выгляжу как с похмелья?

— А почему еще тебе здесь быть?

— Ну, я страдаю одним хроническим недугом, но не хочу об этом говорить.