Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1
Шрифт:
Вот как Идельсон предположительно восстанавливает рассуждения Метона:
«Самое грубое наблюдение показывает, что 3 года (1095 дней) соответствуют приблизительно 37 лунным месяцам (12x3+1); действительно, сделав из них 19 полных и 18 пустых, получим 19x30+8x29=1092 дня.
(Почему, спрашивается, не взять 22 полных и 15 пустых месяцев, что даст в точности 1095? — Авт.)
Более точные наблюдения (не астрономические, а арифметические. — Авт.) приводят к составлению восьмилетнего периода (кстати, в литературе известного и приписываемого астроному Клеостату, жившему якобы в VI в. до н.э. — Авт.);
Но и восемь лет (365 1/4 x8) составляют тоже 2922 дня; поэтому, через восемь возвращений Солнца к равноденствию Луна должна снова вернуться к исходной фазе.
Попробуем теперь объединить оба периода (3–и 8–летний) в один общий (11–летний); затем вновь соединим 8–и 11–летний периоды в новый (19–летний). (Арифметически это соответствует образованию промежуточных подходящих дробей…)». ([21], стр. 121—122),
Однако оказывается, «что такое наслоение периодов ни к чему не ведет; ошибка (вычисленная по современным данным. — Авт.) все время возрастает; но мы можем легко поправить дело, именно положить 8–летний период равным 2924 дням, что, как мы знаем (теперь! — Авт.), ближе к истине, чем 2922 дня; для этого достаточно два месяца из числа пустых сделать полными…» ([21], стр. 123). В результате действительно получается метонов цикл.
Удивительно, что астроном, т.e. человек, должный привыкнуть к строгому логическому мышлению, не видит в этой «реконструкции» зияющих прорех. Он все время остается на современной точке зрения и никак не может поставить себя на место древнего астронома. Попробуем же это сделать сами.
Пусть мы знаем, что тропический год состоит из 365 1/4 дней, а синодический месяц — из 29 1/2 дней. Мы можем подозревать, что эти числа неточны, но пределы ошибки нам неизвестны. Что тогда мы можем сказать о найденных Идельсоном периодах?
Период в 3 года, конечно, неплох (особенно, если увеличить число полных месяцев до 22), но не совсем точен, поскольку 3 года состоят из 365 3/4 дней.
Напротив, восьмилетний период идеален, точно давая требуемую длину года и месяца.
Периоды в 11 и 19 лет хуже 8–летнего, так как они содержат неточный 3–летний период.
Удлинение 8–летнего периода на 2 дня портит этот период и не делает 19–летний период хорошим (год получается меньше 365 1/4 дней, а месяц — больше 29 1/2 дней).
Таким образом, рассуждая точно по Идельсону, древний астроном должен был принять 8–летний цикл (что, по–видимому, на самом деле и случилось, только не в VI веке до н.э., а в VI веке н.э.) и отвергнуть 19–летний цикл. Только после того, как наблюдения уточнили продолжительность тропического года и синодического месяца, стал возможен (к X веку н.э.) метонов цикл.
Циклы Калиппа и Гиппарха принадлежат, конечно, еще более позднему времени. Если доверять информации, что так называемые Альфонсинские астрономические таблицы, дающие тропический год с ошибкой меньше минуты, действительно составлены в XIII веке (а не в XV веке Региомонтаном), то время Гиппарха (год которого отличается от истинного на 6 1/2 минут) придется на X—XI века. В противном случае, он отодвигается к XV веку.
Дополнительные соображения Морозова
Морозов добавляет к этой аргументации еще ряд соображений.
До распространения христианства и его культа святых, все имена всегда имели определенное значение и тот или иной смысл. Замечательным исключением является
Морозов обращает внимание также на то, что согласно еврейской легенде изобретателем «дарованного цикла» был не Метон, а иерусалимский первосвященник Гиллель Великий, живший якобы в 333—370 г. н.э. Можно сомневаться, что Гиллель действительно знал метонов цикл. По всем приведенным выше данным, он был найден значительно позже IV века н.э. Однако эта информация указывает, независимо от всех предыдущих календарно–астрономических соображений, на IV век как нижнюю грань формулирования метонова цикла.
§ 4. Происхождение «античной» научной литературы
Механизм создания научных трактатов
На примере «Альмагеста» мы убеждаемся, что утверждение об апокрифичности античной литературы полностью применимо и к книгам научного содержания. Но в отношении естественнонаучных (и, в частности, математических) сочинений с особой силой встает вопрос об их авторстве. Действительно, по отношению к сочинениям гуманитарного характера мы можем либо прямо указать предполагаемого автора, либо, по крайней мере, очертить круг людей, вполне способных им быть по их образованию, культуре и литературному дарованию. Совсем иначе дело обстоит, скажем, с Евклидом. Кто из ученых средневековья мог бы претендовать на эту роль?
Вот что пишет по этому поводу Морозов: «… в… период письменности после изобретения тряпичной бумаги и до появления печатного станка каждый ученый копировал книги своих предшественников исключительно для своего пользования и потому при переписке исправлял неясные места своего предшественника, выбрасывая то, что считал у него неправильным, и более всего пополнял копию тут и там своими собственными сведениями и размышлениями, так что с каждой новой перепиской первоначальный текст не закрепленных церковью произведений приспособлялся к идеям нового времени и разрастался в своем объеме. Происходил процесс коллективного творчества, при котором, естественно, за сочинением оставалось имя первоначального автора. Нечто подобное происходит и теперь с современными учебниками, в которые постоянно вносятся новые открытия, сделанные наукой, тогда как основная часть остается прежней.
…Ученый, переписывая с дополнениями книгу дня себя, писал на ней совершенно справедливо то имя, которым она была помечена до него. «Геометрия Евклида», — отмечал он, — умолчав о том, что сам прибавил две–три теоремы от себя и лучше обосновал ту или другую из старых. Так он давал повод и последующему копиисту своей рукописи добавить две–три теоремы, сохранив за учебником прежнее имя. И вот, с течением веков, небольшой десяток теорем, который мог действительно быть собранным человеком этого имени (имя Евклид значит — хорошо одетый), превращался в большую и хорошо развитую во всех своих деталях книгу. А последующий ученый, упустивший из виду этот вековой процесс улучшения, начинал приписывать все такое коллективное творчество одному древнему гиганту геометрической науки и вместе с тем определять ложно высокий уровень познания в очень древние времена. На деле же вся книга представляла сумму познаний целого исторического периода до тех пор, когда печатный станок впервые повсюду распространил ее и указал время и место ее первого издания» ([4], стр. 174—175).