Критика нечистого разума

Силаев Александр

Пора быть честными, объективными учеными — и рассказывать историю как собрание баек. Собрание субъективностей уже объективнее, чем единая субъективность, выигравшая в конкурентной борьбе по причинам, весьма далеким от истины.

Бедность — это озабоченность

Бедный как человек, который думает о деньгах больше, чем хотел бы о них думать. Богатый может думать о деньгах больше бедного, но у него другие, интересные деньги, и про них заботиться интересно.

Понятно, что определение дано так, что мало связано с количеством денег. Скорее оно связано с соотношением денег и того, что человек воображает как необходимый уровень трат. Необходимый для выбранного образа жизни.

Аскет, например, человек никогда не бедный. А «средний класс» может оказаться беднее, чем ему кажется.

Но с такой невротической бедностью можно бороться просто. Сдвинуть образ жизни в сторону более интровертного, как вариант. Можно даже посчитать, сколько стоит в рублях градус на шкале интровертности-экстравертности.

Когда б вы знали, из кого сора…

Вопрос «зачем» не синонимичен вопросу «почему». Почему пишется, иногда человек ответить не в состоянии. Более того, ответ на вопрос грозит прерыванием письма. Некоторые машины, в том числе машина письма, есть подозрение, могут работать только в непонятом до конца виде. Проще с вопросом «зачем». Например, мотивация ряда вышеследующих заметок — просто не спиться раньше, чем это можно. Выпивается двести грамм, а вот следующие двести не выпивается. Садится и пишется. Импульс, поступивший с двумястами граммами, может быть развернут в разные стороны. В затемнение сознание, в прояснение. Поступает некая энергия, а потом уже нечто артикулируется. Начав писать на этой энергии, ты как бы перебиваешь указатели направления, игнорируя проверенную дорогу «в запой по-черному».

Гармония не любви

Подчас гармонично, когда к тебе равнодушны, не любят, даже и ненавидят. Тебе ведь тоже не все нужны. И ты кого-то сильно-сильно не любишь. Даже не как человека — а как маркер какой-то мерзости. Ну и что, если этот маркер тебя возлюбит? Странно будет, тревожно. Нет уж, лучше взаимность. То есть подстроиться можно под любую аудиторию, в речи, в письме — это вопрос технологий. Не говорю, что ими владею. Но иногда ловлю себя на том, что знаю: а вот чтобы понравиться этим — надо вот так. Но боже упаси понравиться этим. У этихя должен вызывать отвращение, в худшем случае — непонимание. Тогда все хорошо. Верной дорогой идем, товарищи.

Тяжесть речи

Дерриде виднее, что там первичнее, речь ли, письмо — но писать всяко проще, чем говорить. И не только мне, подозреваю, большинству грамотных людей тоже. Даже тем, кто почти не умеет ни первого, ни второго, сказать ту же мысль сложнее, чем написать. Это объективные трудности. Требуется большая собранность, надо быть здесь и сейчас. Где-то читал: у спортсменов олимпийская медаль считается ценнее, чем мировой рекорд. Именно потому что рекорд можно поставить в удобное время, в удобном месте, а олимпийское чемпионство — это «здесь Родос, здесь и прыгай». Так вот разговор — всегда тот самый Родос. И писатели при личном знакомстве всегда слабее, чем на письме. Если вы не закладываетесь на это изначально, лучше и не знакомиться.:)

Подвиды умов

Философия ведь, ко всему прочее, некое предельное упражнение в честности и жестокости касательно самого себя. Нынешнее общество стоит на рекламе, утайке, разводке, оно с двойным дном и тройными стенами. Можно сказать, что его диагноз: гетерогенность аксиологии, положенной на пространство социальных страт. В переводе на русский: то, во что верят на верху, не есть развитие-усложнение того, во что верят ниже, ценности просто переворачиваются. Ценности, транслируемые в народ элитой, радикальны отличны от веры самих элит. Доступ к этим ценностям, к их исповеданию — главная привилегия в социуме (например, элиты СССР потому и были элиты, что не верили в идеологию СССР — частный случай любого левого обустройства, включая нынешнюю РФ). Общество, преуспевшее в подлости

много более, чем в жестокости. Интеллект в нем понимается специфически, местами просто редуцируясь к техникам социальной мимикрии. Ну и отсюда понятен социальный статус философии как рода занятий. Не академической, а реальной. Которая может содержаться (в эксплицированной форме, как сказал бы Мамардашвили) где угодно. Только вот на хрен надо. А так где угодно может. Доминируют принципиально иные типы ума. Ведь совершенно один ум нужен — и не маленький — чтобы быть банально честным. И нужен совершенно другой — и тоже весьма изощренный — чтобы эффективно обманывать. Эту вторую форму ума можно уважать, в принципе. Потому что этому тоже учатся, потому что не каждый может. Только вот…

Только необходимое

Одна из простейших формул некой жизненной незряшности: делать только необходимое. Но необходимое понимать весьма специфически. Прежде всего как то, что является твоим и только твоим делом, что за тебя не сделается никак. Это довольно сложно практиковать. У меня, к примеру, не получается. Хотя звучит просто.

По критерию смерти

Мераб Мамардашвили умер в 1990 году, Георгий Щедровицкий в 1994. Один добрый человек меня уверял, что если бы Мамардашвили пожил еще лет двадцать, ничего бы не изменилось. Ну одним умным собеседником было бы с нами больше. А если бы до наших времен дожил Щедровицкий, мы жили бы в ином мире. Не знаю. Не уверен. По ряду причин. Но сам критерий масштабности интересен. «Если бы он не умер тогда».

Можно удумать еще критерий: сколько времени человеку нужно, чтобы «завершить дела»? Месяц? Год? Двадцать лет? Двести? Если жизнь проживается удачно, жизни на нее, как правило, не хватает. Это с одной стороны.

С другой стороны благородный дон всегда готов к смерти, нечего цепляться, жизнь завершена в любой момент времени. Но чтобы была завершенность в любой момент времени, прежде всего завершенность эстетическая, завершенность как произведения — жить надо особым образом.

Противоречие? Да нет. С одной стороны, протяженность дела жизни превышает любую жизнь, эмпирически возможную. С другой стороны, прерванная в любой момент, она составит впечатление целостного произведения, там нет «самого главного, которое начнется с понедельника». Каждая минута — понедельник.

В обоих случаях жизнь проверяется и визируется смертью. Как оно и положено.

Реабилитация умного

«Здесь не уважают интеллект». Часто так говорится. Вопрос: это идиоты вокруг такие или сам «интеллект» — идиотски позиционирован?

Давайте определимся с ним самым примитивным, самым широким и самым формальным образом: способность

А). ставить цели и

Б). достигать их.

Иными словами, способность программировать себя на целесообразную и гармоничную (не разрушающую целесообразность других) деятельность. Уф. В таком определении это сложно не уважать, это все равно что не уважать… ну допустим, физическую силу, физическую красоту. Какие-то очевидные штуки. То есть найдутся те, кому это не понравится — сильных мужиков в клетку, красивых баб на костер — но это больные люди.

Но у нас ведь как? «Интеллект» редуцируют к какой-то факультативной ботанической эрудиции, и потом удивляются — а чего к нему относятся, как к бантику на гульфике, свысока-пренебрежительно? Ну так потому что эрудиция, взятая в отрыве от мышления, от деятельности — оно и есть. Бантик-фенечка. Редуцировали — терпите.

Арендаторы слов

Подчас весьма достойные люди из весьма протестных соображений делают радикальное, например, представляются как «сатанисты», «язычники», «фашисты». Мы сейчас не берем случаи, когда это делают не достойные люди, это не так интересно. Мы именно о неплохих людях — с добродетелями выше средних по социуму.