Кривая империя. Книга 2
Шрифт:
Вообще, психика царя ломается окончательно, он теперь мгновенно переходит от буйного пира к зверской казни и обратно, как массовик-затейник из нашего студенческого кафе. Тот успевал одновременно обслуживать и свадьбу, и поминки, которые гулялись в соседних залах.
Но продолжим, братья, скорбный список безумных дел великого царя.
Михайла Репнин зарезан у алтаря церкви во время евангельского чтения за то, что на пиру отказался надеть потешную личину и укорял царя.
Молодой князь Оболенский-Овчинин — помните его отца, друга мамы Иоанна? — казнен за то,
Князя Дмитрия Курлятева с женой и малолетними дочерьми насильно постригли в монастырь, выдержали несколько лет, по прошествии которых исполнили приговор — удавили.
Самые упорные, принципиальные враги государя назло ему стали постригаться в монахи.
Большое количество нестриженых бояр маялось в кандалах или по монастырям, где им приходилось довольствоваться малым. Вот, например, жалуется ссыльный государев вор Михайла Воротынский на недопоставку части обещанной кормежки:
— двух осетров свежих,
— полпуда ягод винных,
— полпуда изюму,
— трех ведер слив,
— ведра романеи, лично жалованной царем, — ведра рейнского ида (я и не знаю, что это такое — С.К.), — ведра бастру (?),
— 200 лимонов (!),
ну, и еще множества каких-то мелочей, пряностей, воску, «труб левашных», денег и так далее. Царь велел все дослать.
Это — в ссылке. А что же было в милости?
Тем не менее, от милостей царских продолжали бежать. Царь назначал поручителей за подозреваемых в подготовке побега. Бежали все равно. Поручителей сажали на осетрину и лимоны. Поручители стали бежать с подопечными. Стали назначать поручителей за поручителей. Стали бежать пирамидами по 56 человек! Несладок, видно, рейнский ид! Вкуснее пить его на Рейне.
Такова была настоящая «первая волна» русской эмиграции. В эмигрантских листках стали перечислять бесчинства царя, но он отвечал достойно: «Самодержавства нашего начало от святого Владимира: мы родились на царстве, а не чужое похитили».
Вот это правильно! Все от Владимира Святого у вас и пошло.
Итак, все бежали от больного царя. Но и в голове покидаемого тоже всхлипывала мысль: бежать, бежать! Бежать в народ из опасной Москвы. Бежать из страны, если народ предаст. Нужно было проводить разведку в народе.
Царь пошел в народ. Он взял с собой семью. Взял бояр да дворян повернее. Велел им быть с семьями. Взял иконы и кресты. Взял всю казну, все драгоценности, всю посуду — на, сами понимаете, сколько персон. Вызвал надежных дворян из провинции. Велел им тоже быть с семьями, секретаршами, заместителями и войском. В общем, «удочку взял, чтобы рыбу ловить».
По первой замерзшей грязи поехали на Тайнинское — к Троице — в Александровскую слободу. По этому маршруту в память о походе государя (и на всякий случай) сейчас проложена линия московской электрички.
Московские деловые застыли в растерянности. Ну, поедь, помолись, но деньги-то зачем забирать? Стало им чудиться нехорошее.
Предчувствия
3 января 1565 года пришло в столицу «из походу» от государя пренеприятное письмо. Как ушат холодной воды, вылил Иоанн на москвичей такое, что в приличном московском обществе вслух произносить до сих пор не принято, — чистую правду. Виноватыми оказались, прежде всего, попы — от архиепископов до церковного сторожа, потом — бояре, воеводы и всякая чиновная сволочь.
А виноваты эти добрые люди были во всех грехах. И убытки государству они делали. И казну расхищали. И родственников к государеву котлу понатащили изо всех щелей. И «людям его государства» (это народу, что ли?) разорение причиняли. И земли присваивали. И прибытков казне не делали (скрывали доход от налогов). Ну, и службой пренебрегали, ясное дело.
Можно в это поверить? Конечно, нет. Галиматья. Бред больного воображения. Чтобы российский чиновник пользу государства поставил ниже своего — как это у него называется? Не может этого быть! Быть не может!
Так вот, ото всех этих надуманных обид решил сирота Иоанн поехать да и поселиться где-нибудь, «где его Бог наставит». А на простых москвичей он не в обиде.
Грамоту прочли прилюдно. Поднялся вой и плач. Из толпы то и дело вылетали причитания типа: «Увы, горе!», «Согрешили мы перед Богом!», «Как могут быть овцы без пастырей? Увидавши овец без пастыря, волки расхитят их!».
Волки тут же похаживали в козловых сапожках и овечьих шкурах навыворот и поеживались. Им очень хотелось поверить в отставку придурашного самодержца, по-быстрому поделить Москву и государство, да опасались они, нет ли и тут какого подвоха. Поэтому волки до поры спрятали зубы и навострили уши.
А народ, нарыдавшись, решил гнать попов к батюшке с покаянием. Пошли в слободу с мольбой: пусть государь «имеет их на своем государстве, как хочет», лишь бы принял снова правление в свои руки.
— Будет иметь, — кивал головой и повиливал задом из-за спины грешного вдовца голубоглазый Федька Басманов.
Царь согласился иметь государство на своих условиях. И условия эти были сказаны. Хотел он на изменников, воров, чиновников, взяточников, нерадивых царедворцев опалу класть, казнить без разбору дела, имение их брать в казну. Это он и раньше проделывал, но теперь желал получить согласие будущих казнимых на казнь и конфискацию имущества, на экзекуцию «по собственному желанию». Была и совершенная новость в пожеланиях царя.
Собирался он завести Опричнину: «двор и весь свой обиход сделать особый», бояр, весь штат и генералитет, все министерства и ведомства, всех приказных, стряпчих и жильцов назначить по-новому. То есть начать править с чистого листа.
Да, и — чуть не забыл — стрельцов себе назначить тоже особых. Как бы полк королевских мушкетеров. Всю эту параллельную структуру надо было чем-то кормить, с каких-то денег закупать рейнский ид и лимоны. Так и города для налогообложения в пользу особистов были назначены особые. Часть Москвы очищалась от неопричных жителей и отдавалась под квартиры исключительно новым слугам народа.