Кривая империя. Книга 4
Шрифт:
Это беспредельное пиршество соблазнительно действовало на народ, и за несколько дней вся юго-восточная краюшка имперской карты окрасилась тревожным пролетарским цветом. Началась осада Оренбурга.
В Питере сначала взволновались не очень. Осенью женили своего Павла Петровича, но в ноябре 1773 года спокойно уже не сиделось. Акции Емельяна стремительно росли. Вот кривая его биржевого курса (краткосрочный, месячный интервал, — с сентября по декабрь 1773 года):
1. 250 рублей за труп;
2. 500 целковых за живое тело;
3. 5000 за труп;
4. 10000 за живого;
5. 28000 и более (торг уместен) — за
Три полка под командой бывшего съездовского маршала Бибикова отправились к осажденному Оренбургу. В марте 1774 года поэт Державин, помощник Бибикова отличился планированием операции, в которой Голицын разогнал пугачевцев под Татищевой крепостью.
Затем Бибиков умер от худого климата, а конфликт перешел в позиционную фазу и приобрел международное звучание. И дело тут не в Пугачеве, — при европейских дворах стали известны письма, которые Бибиков писал с дороги. С удовольствием цитировались пассажи полководца о поразившей его тупости, звероподобности, аморальности населения, каком-то анархическом духе, витающем над бескрайней степью.
В Москве тоже раздавалось холопское бормотание. Три года назад здесь бушевала эпидемия чумы, народ озверел от ужаса. Чуму удалось прекратить, только убив архиепископа Амвросия. Теперь снова что-то восходило из-за мутного восточного горизонта, и хотя бунта пока не было, но убивать уже хотелось.
«Невозможно подавить этот мятеж одной только силой оружия, — писал Бибиков, — необходимо отыскать какое-либо средство удовлетворить народ, имеющий справедливое основание к жалобам». Эх, господа! Неужто вы не поняли, не угадали этого средства? Это — волшебство, щучье веление, которое Емеля наш очень своевременно извлек из мертвой яицкой проруби! Люди халявы хотят, гуманитарных разносолов, титулов придворных, поголовного дворянства, пролетарской гегемонии. А вы, небось, о справедливых условиях труда рассуждаете?
За этими рассуждениями дождались Пугачева под Казанью. Тут ему повезло больше, чем у Оренбурга, поэтому и гулялось веселей. 2000 домов составили победный фейерверк, монастыри и церкви пылали самыми яркими свечками. Колодников казанских, конечно, распустили и тут же мобилизовали под знамена революции. Полгода беспредел разыгрывался по разинскому сценарию.
Император Емеля уделял первостепенное значение революционной пропаганде, учитывал народные чаяния: его призывы жечь и рвать зубами всё белое находили горячий отклик в рабоче-крестьянских массах.
21 июля 1774 года Екатерина решила грудью встретить «мужа». На заседании Госсовета она объявила о намерении лично выехать в Москву и руководить обороной. Едва матушку отговорили. Тогда она предпринимает гениальный, поучительный для нас кадровый ход: назначает «диктатором подавления бунта» Петра Панина.
Панин, брат графа Никиты, обиженный недооценкой военных подвигов проживал в Москве, слыл ярым оппозиционером, писал крамольные статьи, мутил помаленьку либеральную общественность. Но как же он, извлеченный из небытия, стал рыть землю! — Екатерине пришлось урезонивать его, удерживать от непомерной жестокости.
Но и противная сторона тоже не в фантики играла. Помещики, офицеры, духовенство на захваченных Пугачевым территориях уничтожались под корень — с детьми и старухами. «День мой — век мой!» — этот девиз, внесенный впоследствии в признательный протокол доопроса, Пугачев экспроприировал
Наконец, в середине 1774 года удача вернулась к правительственным войскам. Оказалось, что увлеченное классовыми битвами население забыло в этом году пахать и сеять. Все справедливо надеялись на еду из барских кладовых и московских пассажей. В Поволжье начался голод. В августовской битве под Царицыным И.И. Михельсон скосил 2000 голодающих, 8000 захватил в плен. Панин остановился в Пензе и отсюда распространял белый террор. Народ попрятался в норы, бунт затих.
Далее сработала памятная с разинских времен схема.
Обещанные 28000 серебренников воспалили воображение пугачевских казначеев. Рабитый Михельсоном, Емельян Иваныч бежал на Урал, но был арестован неверными товарищами-казаками. 14 сентября он уже отмечал годовщину своего выступления в смотровой клетке. Среди первых зрителей оказался А.В.Суворов, как раз поспевший в этот зверинец к шапочному разбору. Клетка с народным героем проследовала через Симбирск в Москву, где 10 января 1775 года он был четвертован.
И даже здесь «матушка» Екатерина явила милость. Емельяну, как бы по ошибке палача, сначала отрубили голову, а уж потом — руки-ноги. Да и во время следствия Екатерина настрого запретила применять пытки, — хоть и липовый, а все-таки муж...
Как мы и предупреждали, мирное сосуществование с Крымом на условиях временной оккупации и договоров не получилось. Свары между крымскими ханчиками не утихали, население продолжало бандитствовать и лазить через перешеек. Суворов крымчан мирил и душил непрерывно. Наконец, 8 апреля 1783 года Екатерина подписала указ об окончательном присоединении Крыма к Империи.
Сразу запахло войной, — турецкому султану замерещилась севастопольская база российского ВМФ. К тому же петушиная стая французского посольства в Стамбуле закукарекала султану в оба уха, и даже пруссаки стали втихаря противодействовать России.
Екатерина публично осмеяла эти козни, и война не случилась еще 4 года.
В 1787 году Императрица решила осмотреть Крым.
По замыслу это был гигантский пикник. Пляски у костров на привале, танцы живота, шашлык и пение бардовской песни должны были «раздражить турка» и его европейских компаньонов. В программе значилось посещение Бахчисарая — ради шахерезадней экзотики, Херсонеса — действующего порта, Севастополя — строящейся военно-морской базы.
Распорядителем всего круиза был Потемкин. Он выступал как бы в роли хлебосольного хозяина. Было приказано отдыхать без чинов, Императрица восторженно пребывала в роли обычной кампанейской писательницы. По дороге в огромном возке Екатерины играли в карты, сочиняли стихи, принимали посольства, травили анекдоты, репетировали спектакли.
На привалах декамероновское общество устраивало игрища и ставило театральные пьесы в естественных, экологически чистых декорациях. Правда, часть бутафории, — фанерные задники в виде пейзанских избушек, пришлось таскать с собой, — не везде находились подходящие строения. К тому же, они, как правило, были заняты негримированными жильцами. Массовки тоже недоставало. Поэтому подбирали крестьянских парней и девок из нескольких деревень, иногда перегоняя их от привала к привалу.