Кривая Империя. Книга I. Князья и Цари
Шрифт:
А виноваты эти добрые люди были во всех грехах. И убытки государству они делали. И казну расхищали. И родственников к государеву котлу понатащили изо всех щелей. И «людям его государства» (это народу, что ли?) разорение причиняли. И земли присваивали. И прибытков казне не делали (скрывали доход от налогов). Ну, и службой пренебрегали, ясное дело.
Можно в это поверить? Конечно, нет. Галиматья. Бред больного воображения. Чтобы российский чиновник пользу государства поставил ниже своего — как это у него называется? Не может этого быть! Быть не может!
Так вот, ото всех этих надуманных обид решил сирота
Грамоту прочли прилюдно. Поднялся вой и плач. Из толпы то и дело вылетали причитания типа: «Увы, горе!», «Согрешили мы перед Богом!», «Как могут быть овцы без пастырей? Увидавши овец без пастыря, волки расхитят их!».
Волки тут же похаживали в козловых сапожках и овечьих шкурах навыворот и поеживались. Им очень хотелось поверить в отставку придурашного самодержца, по-быстрому поделить Москву и государство, да опасались они, нет ли и тут какого подвоха. Поэтому волки до поры спрятали зубы и навострили уши.
А народ, нарыдавшись, решил гнать попов к батюшке с покаянием. Пошли в слободу с мольбой: пусть государь «имеет их на своем государстве, как хочет», лишь бы принял снова правление в свои руки.
— Будет иметь, — кивал головой и повиливал задом из-за спины грешного вдовца голубоглазый Федька Басманов.
Царь согласился иметь государство на своих условиях. И условия эти были сказаны. Хотел он на изменников, воров, чиновников, взяточников, нерадивых царедворцев опалу класть, казнить без разбору дела, имение их брать в казну. Это он и раньше проделывал, но теперь желал получить согласие будущих казнимых на казнь и конфискацию имущества, на экзекуцию «по собственному желанию». Была и совершенная новость в пожеланиях царя.
Собирался он завести Опричнину: «двор и весь свой обиход сделать особый», бояр, весь штат и генералитет, все министерства и ведомства, всех приказных, стряпчих и жильцов назначить по-новому. То есть начать править с чистого листа.
Да, и — чуть не забыл — стрельцов себе назначить тоже особых. Как бы полк королевских мушкетеров. Всю эту параллельную структуру надо было чем-то кормить, с каких-то денег закупать рейнский ид и лимоны. Так и города для налогообложения в пользу особистов были назначены особые. Часть Москвы очищалась от неопричных жителей и отдавалась под квартиры исключительно новым слугам народа.
А старую братию куда ж девать? А никуда! Куда хотите. «Трижды разведены». Отделены от церкви и государства.
Вот так, в один момент, была создана огромная Партия Наших. Передовой отряд государства и народных масс. Вот так Иван Грозный совершил еще одно, самое главное, имперское открытие: стране, народу и вождю нужна Партия. Единая, беззаконная, мобильная, проникающая во все сферы жизни общества, лишенная всяких иллюзий и фантазий. И Партия эта была создана. Мгновенно и точно.
Великий Иоанн понял и основной принцип партийного строительства, который остолопы наших последних времен в муках изобретают сами. Этот принцип прост. В Партию нужно брать только самых темных, грешных, забитых, идиотических особ, которым при нормальной жизни ничего бы не светило. Они будут рвать копытами землю! А зарвутся, — будут безжалостно уничтожены. А чтобы все-таки и дело делалось, нужно снисходительно допускать в Партию считанный процент недорезанных
Всех прочих беспартийных, чтобы не расслаблялись, объединил царь в земство — от слова «земля». Земляки должны только служить и работать, играть как бы в государство, иметь своих как бы начальников, заводить свои, беспартийные учреждения. При военных делах им не запрещалось, а даже предписывалось действовать впереди, на лихом коне.
Вся эта программа строительства светлого прошлого была принята единогласно, с овациями и конфискацией имущества. Последовали торжественные казни:
— князя А. Б. Горбатого-Шуйского с сыном и родственниками;
— двоих Ховриных;
— князя Сухого-Кашина;
— князя Шевырева;
— князя Горенского;
— князя Куракина;
— князя Немого.
Им были зачитаны обвинения в измене Родине, умысле на побег, вредительстве и еще в чем-то — скороговоркой.
Масса бывших была сослана (эх, как опять Сибирь бы пригодилась!).
Государь вернулся на какое-то время в Москву. Его никто не узнал. Создание Партии, Великая Опричная Революция дались ему нелегко: «волосы с головы и с бороды его исчезли». Преображение, однако, делу не вредило. Стали быстро возводить новый дворец в опричной столице — Александровской слободе…
Историк наш, дойдя до опричнины, впал в длинные рассуждения о мотивах чрезвычайных действий царя, о невозможности дальнейшего думского влияния на имперского лидера. Тем не менее, в свои логические построения он вынужден был вставлять объективный аргумент. Все-таки царь был душевно болен. Все-таки он страдал манией преследования.
— Шизофрения — основание для импичмента, — ляпнул я. Но Историк с Писцом промолчали: то ли согласились, то ли не поняли.
Опричная Партия, тем временем, стала жить и развиваться. Возникла внутрипартийная этика: все члены Партии, «от большого до малого, считали своею первою обязанностию друг за друга заступаться».
Круговая порука дополнялась идеологическими разработками. Были срочно сформулированы обвинения против старой элиты. А именно: бывшие «крест целуют да изменяют; держа города и волости, от слез и от крови богатеют, ленивеют; в Московском государстве нет правды; люди приближаются к царю вельможеством, а не по воинским заслугам и не по какой другой мудрости, и такие люди суть чародеи и еретики, которых надобно предавать жестоким казням». Завершался этот вопль благим пожеланием, «что государь должен собирать со всего царства доходы в одну свою казну и из казны воинам сердце веселить, к себе их припускать близко и во всем верить…»
Тут Писец с Историком стали на меня снисходительно коситься. От длительного и тесного общения с премудростью шизофреника они и сами начали неадекватно реагировать на лица. Теперь они подозревали, что я не понял величия читанного документа. Пришлось их успокоить.
— Очень своевременная и верная мысль, — серьезно прокартавил я, — у нас бы сказали так:
«Буржуазные спецы ненадежны. Их можно рассматривать только в качестве временных попутчиков»;
«С течением времени классовая борьба не затухает, а разгорается, общество необходимо должно оставаться в состоянии перманентной революции»;