Кривая сосна на желтом обрыве
Шрифт:
А потом, уже где-то в девяносто шестом, сам Дрязгин с парой ближайших помощников без вести пропал. С тех пор все - как отрезало черное старательство. Может, потихоньку где-то кто-то что-то копает, но сбыта не стало. Держат у себя. Дрязгин, тот щеголем был еще тем - зубы у него были в золотых коронках, а в один был вставлен бриллиант. Такого вот, - отец показал на "красавца" - размера, только с хорошей огранкой. Дурак был, понтовался напропалую. Ну, тогда таких было - тьма.
Так вот сынок, я к чему... Алмазы эти, равно как и золото - они есть, но их как бы нет. Нашел на ровном месте -
– Но толку в этом - никакого. Продать это - невозможно. Легального пути нет. А криминал - он и есть криминал. Ограбят и добро, если не убьют. А попадешься нашей доблестной милиции - и тетя Нина не отмажет.
Так что, Сережка, хочу тебе сказать: ты умница, что камни принес ко мне. Спасибо, что доверяешь. Занялся бы самодеятельностью - неизвестно, чем бы кончилось.
Камни я заберу. Сдам их завтра Воскобойникову, с приложением всей истории как ты мне изложил ее. Тут все нормально будет, поскольку в добыче периодически алмазы проскакивают. За них платят премию и опять-таки делают вид, что ничего подобного у нас не растет. Воскобойников, кстати, тоже никуда их не девает. Они в сейфе лежат, накапливаются не знаю уж сколько времени. Павел Михалыч, очевидно, ждет легализации. Может, знает планы, когда добычу начнут. Но мне бы, честно говоря, не хотелось, чтоб у нас в Каменске открыли прииск.
– Дядь Алик, - встряла Надюшка, - а сколько может такой красавчик стоить?
– Правильные, чистой воды - очень дорого. Даже необработанные. Этот - насколько я представление о ценах имею - тысячи три баксов за карат, на прикидку. Вот и считайте. Чем крупнее камень, тем дороже за карат, считается все в геометрической прогрессии. Второй - наверно, гораздо меньше, качество куда хуже. Но, детки, зарубите на носу - вы этих денег не получите. Продать алмазы официально не может даже наше предприятие. Хотя оно на две трети государственное, хотя камни на его территории добываются. Очень строго с этой красотой! То-то ж Воскобойников нигде их не светит. А он бестия хитрая, не зря директором столько лет.
До разговора о физкультуре в тот раз так и не дошло. Загрузил нас папаша с алмазами.
У меня голова пухла. Пусть двадцать пять каратов, пусть по три тысячи баксов, это уже деньги по нашим местам сумасшедшие. Да и по другим немаленькие, как ни крути. Ну ладно, эти деньги я уже, можно сказать, положил в воскобойниковский сейф. Но сколько же должен стоить камень, полученный в обмен на банан???!
Прихватив алмаз, я пошел в мастерскую. Там никого не было, и слава богу. В одном из шкафов стояли старые весы. В древние времена, когда снимали еще механическими фотокамерами, не цифровыми, дядя Коля сам проявлял и печатал фотографии, и сам составлял все реактивы для обработки. Вот на этих весах и взвешивал все - полграмма того, два грамма этого, десять еще чего-то. Все так делали. Весы были чуть не в три раза старше меня, но такие приборы от времени точности не теряют.
На одну чашку положил камень, на другую пинцетом стал складывать разновески.
Тридцать девять и восемь десятых грамма. Сто девяносто девять каратов.
И если квадрат основания больше в три раза, то что, можно в три
Офигеть можно с этим всем. Тем более продать такое мне все равно не получится.
Но и Воскобойников от меня шиш получит. Уж лучше я припрячу "камуську" на неопределенное время. Не консервы, не испортится.
Уясним для себя одно: торопиться некуда и незачем. Надо просто побольше обо всем этом узнать. Что, откуда, почем и зачем. Начиная с общей геологии и подробнее - о геологии нашей местной. Даже и в интернет лазить не надо. Залезть лучше в отцовский шкаф. Там специальной литературы - вагон и маленькая тележка. Надюшку потрясти. Она же в университет поступала на геологию с расчетом работать у нас, в Каменске, и должна знать местные условия. Знать, где искать.
Потому что подсказывал мне внутренний голос, что в скверике на Некрасовской в саду камней искать больше не получится. Так, для очистки совести забегу посмотреть после уроков...
Последний урок был физкультура. Его нарочно ставят последним, потому что после часа беготни трудно успокоиться, все так и норовят походить на ушах. Но я на физкультуру не попал.
На перемене поймала меня медсестра Татьяна. Позвала в медкабинет, закрыла дверь. Стала осматривать, расспрашивать, писать что-то в мою карточку. Потом бумаги закрыла.
– Ну что, ёжик-Сережик? Ты как?
– Да, в общем, ничего... привыкаю.
– Брось, не журись! Не так все плохо. Не хуже людей проживешь.
А у меня уже глазки на лоб лезли: одна за другой, сверху вниз, начали расстегиваться пуговки на белом форменном халате, оттуда показался кружевной бежевый лифчик со всем, что в него упаковывают. А потом это все распаковали. Отчего бы нет. Урок начался, заглянуть некому. Если кого и занесет - дверь на замке. А окна до половины белой краской закрашены. Подглядывай, не подглядывай - все одно. Слышал я о таком от ребят. Теперь самому пришлось. А я не против. Ни одного раза. Ни двух тоже.
Татьяне лет двадцать пять, пышная, сдобная, добрая душа и честная давалка. И кое-что кое в чем понимает.
– Это кто ж тебя соблазнил до меня?
– А то не знаешь: Лилька Шапошникова.
– Тьфу, погань белобрысая. Бегать к ней все равно будешь, так презерватив - в обязательном порядке. А то подцепишь с нее. Это чудо уже в перышках! Три, по крайней мере, обеспечит. И недорого возьмет.
– Я-то ее и даром не возьму. Одного раза хватило. Противно. Больше не пойду.
Хихикнула.
– А ко мне пойдешь?
– Ну, с ней-то себя не равняй!
Еще немного посмеялась, одеваясь и прихорашиваясь.
– Знаешь, Сережик, ты же поздний ребенок. Тебя мамка во сколько родила? В сорок? Так тебя и будет тянуть на дам постарше. Женишься, возьмешь девчонку старше себя лет на семь-восемь. И жить будешь хорошо, лучше, чем с ровесницей.
Обняла, поцеловала, прижала к бюсту. Потом открыла дверь и вытолкнула из медпункта. Сказала вместо напутствия:
– Ко мне тоже больше не ходи! Не мылься, бриться не придется!