Кривич
Шрифт:
За густым кустом лещины Удал разглядел человека в серой холщевой рубахе. Бородач ладонью отвел ветку в сторону и тем самым выдал себя.
– Щиты вздеть!- поднявшись в полный рост, с топором в руке, подал команду людям в караване.
– Тати по обеим сторонам дороги! Всем прыгать на правую сторону, от левой обочины прикрыться возами!
Из леса по правую руку по движению каравана раздались громкие возгласы и в караванщиков полетели стрелы.
Отбив топорищем стрелу, не стал дожидаться, когда прилетит следующая вестница смерти, сам пробежал к лесу. Ему что? Он не
– На-а!
Захлебнувшийся крик из разрубленной шеи, пробулькал предсмертное слово. Не достаточно сноровист, оказался разбойничек. Хорош топорец, не плотницкий - боевой. Ну, с почином!
Понеслось! Он рубил стрелков, рубился с подоспевшими мечниками. Вертелся, как уж на сковородке, спасаясь меж кустарником и деревьями от оголтелой толпы, отвлеченной от основного действа, и потому злых и лезущих напролом. По крикам и звону мечей на дороге, понял, что там бойня в самом разгаре.
Отбился. Положил шестерых лапотников, правда и топор посеял в свалке, оставив застрявшим в черепушке татя. Зато меч раздобыл. Услышал неподалеку разговор самых "умных".
– Боги! Морозко, ты смотри сколько их!
– Будило утверждал, что караван меньше будет, и охраны в нем десятка полтора воев, не боле. Грит, кого не постреляем, порубим, возы уведем, мошну набьем! Тфу!
– Вы чего здесь? Отсидеться решили? Брысь на дорогу! Помогай, - прорезался начальственный голос.
Двое хитроумных до дороги так и не дошли, он подловил их, встав на пути. Прикончил. Пора было самому выходить на большую дорогу, какую-никакую, но помощь охране стоит оказать.
Караван встал как вкопанный. С головы, примерно до его средины верх брали тати, а со средины, до хвоста охрана и обслуга. Тела людские валялись у колес, некоторых смерть застала на телегах. Слышался звон клинков, истошная ругань и крики раненых. Выскочив, врубился в задние ряды разбойников, насевших на Илью и Большого. Раненый Илья, едва ворочал мечом, вяло закрываясь круглым деревянным щитом, Никита сопротивлялся отчаянно, хотя и по его вихрам на бороду стекала из раны кровушка. Силища у него была медвежья - он, то швырял наседавших на него бандюганов о землю, то рубил топором. Малость не успел. Срубили с плечь буйну головушку старшины охраны, оставив Большого одного.
– Живьем брать купчину, - послышался приказ атамана.
Удал на этот сигнал проредил разбойничков, но и привлек внимание нехилой группы напавших к своей персоне. Пошла рубиловка. Удар - отбив - блок со спины, разворот, снова удар и опять блок, разворот, снова удар. Вокруг него, у его ног образовалась кучка покойников, а один из шустрил отползая, тянул за собой вывалившиеся кишки, подвывая при этом. Молодое тело не чувствовало усталости. Шаг за шагом Удал подобрался к выдыхавшемуся купцу.
– Добре!
– выдохнул тот.
– Ан-налогично!
– ответил, мечом перечеркнув кому-то жизнь.
Бой стал стихать, а тати потянулись к голове каравана, понимая, что выбрали добычу
– Свят-свят!
– Удал услышал шепот Никиты, в этом шепоте проявлялся дикий, первобытный ужас.
Высокая женщина, одетая в белую ткань с головы до пят, стояла неподалеку от них. Она внезапно появилась из лесу, встала на дороге. Постояв молча с закрытыми глазами, заплакала и, причитая направилась к Удалу и купцу.
– Белая Баба, Девка - предвестница несчастья. Мы пропали!
Удалу это ни о чем не говорило. Ну, не знал он ничего ни о какой Белой Бабе, и все тут! Это привидение средь бела дня, протянуло руку к купцу, довольно милым голосом попросило:
– Купи мне купец белой ткани на одеяние. Видишь, поизносилась я вся, а я тебе судьбу предскажу.
– М-м-м...
– промычал Никита.
Взгляд зеленых глаз мазнул по лицу стоявшего сбоку от купца Удалу. Молодая женщина с распущенными под материей покрывала волосами, скривила рот в подобии улыбки, при этом бородавка с темной пигментацией над ее верхней губой жестко и ярко выразилась на лице. Удала словно ведром холодной воды окатили. Сон! Ну, конечно же во соне его предупредили об опасности, а он все забыл!
Не вдаваясь в переживания купца и преображение разбойников во вновь боевое подразделение, вот-вот готовое наброситься на растерянных людей каравана, он выдернул из ножен на поясе нож, подаренный мельником перед расставанием, и с близкого расстояния метнул его в грудь зеленоглазой ведьмы. Еще никто ничего не понял, еще крепко на ногах стояла женщина в белом, под ударом вошедшего в плоть клинка лишь отступившая шаг назад, а Удал, зная, что помеха устранена, метнулся к группе татей, стоявших за спиной "привидения", просчитав в ней атамана. Взмах меча и голова скатывается в пыль и песок летника. Нет больше среди живых атамана.
– Пошли вон, смерды!
– заревел диким зверем.
– А ну, спрятались в лес! Кого найду, не пожалею!
Так разбегаются тараканы со стола, вспугнутые ночью включенным светом на кухне. Некому объединить и повести за собой, а команда к бегству, вот она, дана. И не важно, кто отдал приказ, и плевать на поживу, сейчас бы ноги унести да с головой остаться.
Купец пришел в себя довольно быстро. Оторвал взгляд от мертвого тела Белой Бабы, перевел его на попутчика, наблюдавшего остатки ретирады дорожных разбойничков.
– Ну, ты...
– Что такое, Никита Онежич?
– оглянувшись, спросил тот.
– Ну, т-ты...
– Все путём, - отвлекшись, присел у трепыхавшегося неподалеку раненого татя, пытавшегося отползти в сторону леса.
– Знаешь ее?
Тать, оставив попытку отползти, со страхом в глазах посмотрел парню в лицо.
– Знаю.
– Кто такая?
– Полюбовница Будилы, нашего атамана.
– Ну и на что она рассчитывала?
– Дак, ведь не первый раз в личину Белой Бабы рядилась, и всегда получалось и с рук сходило. С вами с первыми промашка вышла.