Кривич
Шрифт:
Если атака первого паука была встречена стенкой, то нападение остальных, заставило воинов биться группами, да и людей стало меньше, существенно меньше.
Размахивая мечами и пытаясь отогнать напавшую мерзость копьями, бойцы сами рисковали нарваться на ядовитые жвалы тварей. Двенадцать человек принимали свой последний смертный бой, срубая нечисти лапы, калеча им бородатые пасти, они сами гибли один за другим. Из своего укрытия Лупус разглядел, как издох сначала один паук, в прыжке ломая своей тушей очередного дикаря, задавил его. Остатки отряда копьями закололи еще одного паука, при этом погибли двое славян.
"О-о, какая боль!"
Участвуя в этой
– Ну, что Верещага, одни мы с тобой остались. Что делать будем?
– Одни, Белаш. Только, чую, скоро и за мной Мара явится. Поранила эта тварина меня в плечо. Вон, гляди, кольчугу прокусила. Худо мне, помру видать.
Воин прилег, облокотившись о камень, тускнеющими глазами глядя на своего командира.
– Ты уж обскажи там все как было, - непослушными губами молвил он.
– Хай наш боярин за семьей приглядит, деток не оставит в трудную годину. Жинка молодая, може аще замуж выйдет.
– Скажу.
Белаш на корточках присел рядом с умирающим, разглядел прокол на левом плече друга, обломок клыка, желтея, был виден в дыре металлических колец брони.
– Как же это, Белаш?
– синеющими губами лепетал вой.
– Хтож нас всех в краду положит?
– Не журись, друже. Добрые люди отыщутся везде.
– Белаш прикрыл веки вконец сомлевшего Верещаги.
– Ща, только остатнюю нечисть упокою и приду до вас, до всех.
Лупус весь превратился во внимание, глядел, как последний оставшийся в живых варвар двинулся к камню, за которым прятался паук. Он даже не заметил как над ним нависла тень человека, почувствовал неладное лишь тогда, когда ухо уловило громкий выдоха: "Хгык!". Резко обернулся на звук и ощутил вспышку взрыва у себя в голове. Свет померк. Над распростертым телом колдуна стоял худой, жилистый мужчина средних лет, с курчавой бородой на бледном лице, одетый в шаровары и жилет из овчины поверх туники. В трясущейся руке он сжимал окровавленный топор, не имеющий ничего общего с семейством боевых топоров. На тропе стояли два мальчугана, погодки, десяти-одиннадцати лет от роду, очень похожих лицами на мужчину.
– Вот, - глухо произнес он.
– Этот человек погубил вашу мать. Следы врать не умеют.
– Отец, как мы без мамы...?
– спросил старший.
Мужчина, глянув на детей, вышел на тропу.
– Оставайтесь пока здесь. Пойду, гляну, что там у моря происходит.
Сжимая в руке окровавленный топор, направился по тропе вниз. Ему навстречу по пляжу шатающейся походкой шел израненный Белаш.
– Здрав будь, добрый человек.
– Приветствую тебя, росич. Что произошло здесь?
– Колдовство, мерзкое колдовство. Смотри сам.
– Он жестом окинул
– Просьба у меня к тебе будет.
– Говори. Чем смогу, помогу. У самого горе, в одночасье жены лишился.
– Вот кошель, - Белаш снял с пояса кожаный мешочек, вложил греку в свободную руку.
– Прими. У берега лошадей отловишь, они твои.
Силы оставили Белаша и он неловко опустился на гальку.
– Прошу тебя, возложи павших воинов на костер, сам не могу, сил нет. Приютишь меня до выздоровления? Вот такая просьба.
– Сделаю. А теперь поднимайся, обопрись на меня. К жилью пойдем.
Вдали от опустевшего пляжа, стратиоты тихо поднялись из-за камней и быстро направились к лошадям, стараясь как можно тише передвигаться по гальке. Оглянувшись в последний раз, десятник понял, что Лупуса уже можно больше не ждать.
– 13-
Только к сумеркам русичи пообвыклись к морскому походу. В большинстве своем, кривичи были сухопутными людьми. Самое большее, что их связывало с водой, это рыбалка на реке с использованием лодки однодревки. И надо-же вдруг, счастья полные штаны привалило, до хруста в мышцах и сухожилиях они гребли веслами. Удача была лишь в том, что свежий ветер в попутном направлении позволил поставить парус, но сотник вместе с воинами, усевшись на банку, приказал грести, и сам греб полностью выкладываясь. Судно неслось по волнам под мерные команды Кудлая, да скрип весельных уключин. Вдали по правому борту проплывали поросшие кустарником береговые скалы, нависающие над пляжами, а во многих местах вырастающие прямо из волн. Белокрылые чайки с криками носились над парусом, выпрашивая подачки. Брызги морской воды принимались загорелыми лицами новоявленных моряков при каждом подъеме и оседании судна от накатывающих на борт волн.
– Смена на веслах!
– отдал команду Кудлай.
Небольшая заминка и судно вновь восстановило прежний темп своего хода, а уставшие воины, перекусив сухомяткой и запив все водой из баклаг, устало разлеглись ближе к корме.
За ночь Андрей отстоял на веслах еще одну смену и вымотанный, как вся смна утром сморился, забывшись беспокойным сном. Яркое солнце не смогло помешать спать усталым мореходам. Проснувшись, вглядывался в сторону берега. Побережье, мимо которого шли, было весьма изрезано многочисленными бухтами, бухточками и заливами. Андрей слегка поежился от подувшего в сторону суши бриза, принесшего к тому же влажную прохладную морось из-под весел.
– Кудлай!
– Я, батька, - отвлекся от наблюдения за работой гребцов кормчий.
– Сколько прошли уже?
– Так, - работа мысли нарисовалась на лице русича.
– Самую южную оконечность Тавриды ночью прошли. К средине военной дороги только завтра поутру выйдем.
– Хорошо!
– Хорошего мало.
– Что так?
– Ветер свежий, если заметил на море волнение, а само море темнеть начинает, как бы бури не было. Гневается на нас греческий бог. Предлагаю, если волнение моря и ветра увеличится, зайти в ближайшую бухту и переждать в ней шторм.
Андрюха наморщил лоб, глянул на не такой уж и далекий берег, голубизну неба и солнце, будто в дымке плывущие над ними. Очень не хотелось лишиться преимущества внезапности, не хотелось снова плестись в хвосте у греков, упустить возможность сделать первый ход в игровой партии. Рядом кто-то из воев засопел. Андрей бросил взгляд на него, встретившись с хитрыми глазами своего первого зама. Глаза излучали буйство мыслей и флюиды авантюризма.
– Что, Позвизд?
– Рискнем, батька, а-а?