Кризис буржуазной философии
Шрифт:
Исходя из этих соображений, мы теперь можем попытаться обозначить основные эпохи развития буржуазной философии, чтобы с помощью этого исторического обзора яснее представлять себе особые отличительные черты эпохи империализма.
Первая эпоха — классическая буржуазная философия, она продолжается где-то до конца первой трети XIX века, максимум до 1848 года. В это время возникает наиболее совершенное интеллектуальное выражение буржуазного мировоззрения, интеллектуального отрицания феодального общественного порядка и его культуры. Философия формулирует фундаментальные принципы и всеобщее мировоззрение этого великого, прогрессивного освободительного движения, преобразующего общество. Происходит революционный прорыв в логике, естественных и общественных науках, который выражает универсальный характер философии — то, что она принимает плодотворное участие в решении ключевых конкретных проблем естественных и общественных наук и на их основе поднимается до наивысших обобщений. Это придает ей характер всеобщности,
Что же представляет собою эта философия с классовой точки зрения? Ответ, казалось бы, прост, но в конкретных обстоятельствах необычайно запутан: ведь именно великие всеобщие всемирно-исторические интересы класса объективно призваны преобразовать в прогрессивном направлении весь общественный мир до самого основания. Эти интересы выражаются в произведениях классической философии. Потому философия эта тесно связана с великими, всемирно-исторически значимыми целями и с теми битвами, которые ведутся за их осуществление. Отсюда ведет свое происхождение мощное и обостренное чувство действительности у великих мыслителей данной эпохи. Даже ошибки этих мыслителей — это ошибки всемирно-исторического характера, поскольку они проистекают из героических иллюзий, необходимых с точки зрения мировой истории.
Из такого крепкого и глубокого сплетения философов со всемирно-историческими интересами зарождающегося буржуазного класса следует их относительная независимость от сиюминутной классовой тактики и в особенности от отдельных сословий этого класса. Это предоставляет серьезные возможности для критики. Критика исходит изнутри, поскольку в ее основании лежит великое историческое призвание собственного класса, что как раз и придает философам смелости для того, чтобы четко и решительно занять определенную позицию. Однако поскольку смелость эта не просто индивидуальна, поскольку, напротив, она серьезнейшим образом опирается на связь мыслителей с тем классом, который они представляют, постольку, действуя от имени этого всемирно-исторического призвания, они исполнены пафоса в осознании потребности подвергать острейшей критике отступления от необходимого всемирно-исторического пути.
Революция 1830 года, а тем более и революция 1848 года свидетельствуют о том, что буржуазия перестала быть ведущим прогрессивным классом. Тем самым, начинается процесс разложения классической буржуазной философии, полностью закончившийся вместе с революцией 48 года. Таким образом, философия вступает в новую фазу развития, продолжавшуюся где-то до начала эпохи империализма. Натиск буржуазного класса на феодальные пережитки дошел до конца; по отношению к стремительно возвышающемуся пролетариату занимаются оборонительные позиции. Другой важнейший процесс эпохи буржуазных революций, образование национальных государств, точно так же закончился, причем становление немецкого и итальянского национального единства происходило в реакционной форме. Это время — эпоха гнетущих классовых компромиссов, эпоха Наполеона III и Бисмарка. Старая буржуазная демократия с 1848 года неуклонно сокращается и даже распадается. Либерализм и демократия резко расходятся, враждебно противопоставляют себя друг другу; либерализм превращается в консервативный "национал-либерализм". Экономический фон этого процесса разложения демократии — стремительное наступление капиталистического производства на Западную и Центральную Европу. Казалось бы, отныне капитализм без всяких проблем и границ будет продвигаться вперед. (Эти рассуждения не касаются России. В экономическом и политическом развитии, а вследствие этого также и в идеологической борьбе в России 1905 года в общем и целом соответствует 1848 году в Западной и Центральной Европе. Поэтому во второй половине ХIХ века в России еще могли жить такие мыслители, как Чернышевский и Добролюбов.)
Философия этой эпохи есть интеллектуальное отражение классового компромисса. Философия отказывается от ответа на ключевые мировоззренческие вопросы. Интеллектуальным, теоретико-познавательным выражением этой тенденции стал агностицизм: об истинной сущности мира, действительности, мы ничего знать не можем, да и совершенно не важно, знаем ли мы что-нибудь об этом. Важны те единичные знания, которые вырабатываются и накапливаются изолированными друг от друга специальными науками и которые служат тому, чтобы найти совершенно необходимые удовлетворительные решения проблем, возникающих в повседневной практической жизни. Роль философии ограничивается слежением за тем, чтобы никто не переходил установленные границы познания сущности, чтобы никто не сделал из экономических и общественных наук таких выводов, которые поставили бы под сомнение капитализм как единственный благодатный общественный порядок или могли бы впасть в противоречие с религиозными положениями. Эта философия принципиально отказывается от мировоззренческого вопроса как от такого вопроса, к которому наука не может подступиться, который неразрешим в научном смысле.
Конечно, эта философия, выступающая главным образом как неокантианство или позитивизм, не есть единственная философия данной эпохи, просто она занимает там господствующее положение. Наряду с ней некоторое время ведутся эксперименты по последнему, философски неполноценному обновлению
Господствующая философия — это философия профессоров. Наряду с развивавшейся тогда психологией ее содержание почти всецело составляет теория познания. Сама философия становится специальной наукой, а это лишь другая сторона решительного, принципиального отказа от любых мировоззренческих вопросов. Тем самым, она отрекается от своей прежней общественной роли быть формой интеллектуального выражения великих всемирно-исторических интересов развивающегося класса. В силу того что она готова занять пограничный мировоззренческий пост, необходимый для тогдашней буржуазии и неизбежный с точки зрения прочного классового компромисса с реакцией, буржуазия становится все более безучастна к отдельным шагам и результатам, методам и содержанию "специальной философской науки". Разработку этих подробностей буржуазия в полной мере препоручает интеллигенции, причем в первую очередь интеллигенции, причастной к бюрократии, к государственному аппарату. Так эта прослойка, ставшая относительно самостоятельной в соответствии с развивающимся капиталистическим разделением труда, превращается в общественного носителя подобной новой философии.
Однако такая самостоятельность весьма относительна; ее непременным условием является преданное несение вышеупомянутой "службы на пограничном посту". Тем самым, в новый период развития буржуазной философии интеллигенция, ставшая относительно самостоятельной, превращается в общественного агента философии, а форма и содержание философии, собственно, и определяются особыми проблемами этой прослойки. Однако в ту эпоху не только коренным образом изменился дух философии, но и (что как раз определяет перемену ее духа) общественная функция интеллигенции, непосредственно созидающей философию, не осталась прежней. Раньше она говорила от имени великих всемирно-исторических перспектив прогрессивной, зарождающейся буржуазии. Эти перспективы были разрушены в ходе оборонительных боев, которые велись против пролетариата, внутри классового компромисса после 1848 года. Философские притязания буржуазного класса сузились до принципов, проводящих четкие границы, стали негативными. В пределах этих границ интеллигенция и индивиды, принадлежавшие к ней, могли, как казалось, сравнительно свободно передвигаться, не будучи ни к чему привязаны. Философия все больше становилась внутренним делом интеллигенции. Для буржуазии совершенно безразлично, какие учения провозглашают отдельные профессора, при условии, что они придерживаются тех границ, которые были поставлены для философии. Философские кафедры все глубже погружаются в вакуум социального безразличия.
Как же относится философия эпохи империализма к своим предшественникам? Казалось бы, начинается подъем. Философия снова становится "интересной", разумеется, лишь для более широких кругов интеллигенции. Буржуазному классу она и в дальнейшем остается в высшей степени безразлична. С внешней точки зрения новая философия выступает как оппонент философии кафедральной, которая и поныне продолжает жить, причем в значительной степени в старом стиле. Многие ведущие философы этого времени выступают за пределами университетов (Ницше, Шпенглер, Кайзерлинг, Клагес). Зиммель и Шелер тоже долгое время остаются аутсайдерами. Постепенно новое течение распространяется на часть университетов, а там "интересность" также становится принципом выбора (Кроче, Бергсон, Хейзинга и т. д.). Совершилось ли здесь радикальное изменение? Мы полагаем, что нет. По сути дела, произошел еще больший сдвиг в направлении, возникшем после 1848 года: интеллигенция делает философию для интеллигенции. Однако и здесь существует, как мы позже увидим при подробном анализе, строго буржуазная классовая детерминированность, но теперь она выступает не как фактор, непосредственно определяющий формы и содержание, а как отображение того пространства возможностей передвижения, которое соответствует этому классу и ограничено в силу его интересов, в котором интеллигенция, казалось бы, может свободно творить. Эта классовая определенность принимает конкретную форму в фашизме. Фашизм переводит все "достижения" империалистической философии на самый что ни на есть реакционный язык национальной и социальной демагогии монополистического капитализма, наиболее реакционного из всех; с кафедр, из салонов, из кофеен он выносит его на улицу.
3 Старое и новое в философии эпохи империализма
Что же означает возникшая таким образом "интересность", относительная самостоятельность философии? Она означает, что буржуазная интеллигенция исходит из своего особенного положения, затрагивает свои особые проблемы, причем решительнее, осознанней, чем во времена, предшествующие империализму. (Здесь получает выражение и тот факт, что теперь роль свободной интеллигенции значительнее по сравнению с ролью бюрократической интеллигенции предшествующей эпохи.) Исходя из этого, философия ставит свои отдельные конкретные вопросы, время от времени находящиеся в кажущейся оппозиции к буржуазному классу, хотя заповедная зона буржуазных классовых интересов по-прежнему оберегается в полной мере.