Кризис психоанализа
Шрифт:
Это действительно важное уточнение понятия «человеческая природа», но ни в коем случае не отказ от него.
Дал ли Маркс определение «сущности человеческой природы», «природы человека как таковой»? Несомненно, дал. В «Экономическо-философских рукописях» он определил видовую особенность человеческих существ как «свободную, сознательную деятельность» в противоположность природе животных, которые «не отличают деятельность от себя… и это есть их деятельность». В его поздних работах понятие «видовой особенности» отсутствует, но упор ставится на том же – на цельной, здоровой натуре человека. В «Капитале» Маркс определяет человека как «социальное животное» и критикует Аристотелево определение «политическое животное». Оно «в точности так же характерно для классического древнего общества, как определение человека Франклином („животное, делающее инструменты“) характерно для янки». Психология, по Марксу, так же, как и философия, есть вид человеческой деятельности, и я вполне согласен с мнением, что самым
Применение той или иной концепции природы человека в работах Маркса сопровождается важным шагом, который характеризует его психологическую теорию. Речь идет о его концепции человеческой природы как динамической и энергичной. Маркс полагал, что человеком руководят страсти или влечения, хотя он и не догадывается об этих ведущих его силах. Динамическая психология и ее компоненты говорят о сходстве с психологией Спинозы и противоположности любой разновидности механистических бихевиористских теорий. Далее я попытаюсь более детально показать, что марксова динамическая психология базируется на связанности человека с миром, с людьми, с природой – в контрасте с фрейдовской, которая базируется на модели изолированной homme machine.
Его наиболее общая и весьма плодотворная концепция влечений состоит в разграничении «постоянных», или «фиксированных», и «относительных» влечений. Первые «существуют при всех обстоятельствах и… могут быть изменены под социальным воздействием лишь по форме их проявления и направлению». Относительные влечения «обязаны своим происхождением только определенному типу организации общества». Маркс относил секс и голод в разряд «фиксированных влечений», тогда как алчность считал примером относительного влечения. Замечу, что такое деление влечений на фиксированные и относительные необыкновенно плодотворно и что одна эта концепция вносит важнейший вклад в обсуждение темы влечений и инстинктов, идущее в наши дни. Маркс и далее прояснил это деление, указав, что «относительные страсти» (другое название для влечений) «не являются неотъемлемой частью человеческой природы», но «обязаны своим появлением определенным социальным структурам и определенным условиям производства и общения». Здесь Маркс уже связал относительные страсти с социальной структурой, и это закладывает основу динамической психологии, которая полагает основную долю людских страстей (а следовательно, большую часть человеческой мотивации) зависимой от типа производства. Концепция «социального характера» в том динамическом смысле, в котором я ее сформулировал, базируется на этом замечании Маркса.
Не менее важно, чем марксово различие между фиксированными и относительными влечениями, его сравнение качества постоянных влечений у животных и у человека. И здесь именно та точка, где находятся решительные расхождения между теориями динамической психологии Маркса и Фрейда. Посчитав влечения «постоянными», и психоаналитики, и академические психологи полагают их одинаковыми у человека и у животного. Маркс заявил, что «еда, питье и рождение потомства также, конечно, являются врожденными функциями человека. Но в отдельности, оторванные от другой человеческой деятельности в окружающем мире, они – животные функции». Для фрейдовского же психоанализа, основанного на модели изолированной homme machine, чьи влечения определяются внутренними физиологическими процессами, а цель – снижением напряженности до оптимального порога, удовлетворение голода, жажды и сексуального желания самоценно.
Теперь мы готовы воспринять одно из самых фундаментальных положений Маркса, касающееся природы влечений: «Страсть является способностью человека, направленной на достижение целей». В этом утверждении страсть расценивается как предмет отношений, или связей. Она не является, как во фрейдовской концепции инстинкта (влечения), внутренним, физиологически инициированным стремлением, которое нуждается в объекте как в средстве удовлетворения. Нет, здесь сами способности человека, его Wesenkraft, одарены динамическим качеством стремления к объекту, они могут реагировать на объект и объединиться с ним. Динамизм человеческой натуры коренится прежде всего в необходимости приложить свои способности к миру, а не в необходимости использовать мир как средство для удовлетворения своих психологических потребностей. Маркс говорит вот что: поскольку у меня есть глаза, мне надо видеть; поскольку есть уши, надо слышать; мозгу надо думать, а сердцу – чувствовать. Иначе говоря, поскольку я человек, я нуждаюсь в другом человеке и в мире. Между прочим, с учетом сегодняшней популярности так называемой психоаналитической эго-психологии будет полезно отметить, что, когда Маркс говорит о способностях и их выражении, он не говорит об эго, но о страсти, о «естественных силах… которые присутствуют в человеке как тенденции и возможности, как влечения», об энергии, заложенной в необходимости выразить свои способности.
Есть многочисленные высказывания Маркса на тему страсти как категории отношения человека к самому себе, к другим, к природе, а также на тему реализации его сущностных способностей. Объем доклада позволяет мне лишь короткие цитаты. Маркс очень четко проясняет, что подразумевается под
То есть марксовы «влечения» являются выражением фундаментальной и именно человеческой потребности: быть связанным с человеком и природой, потребности самоутвердиться в такой связи. Потребность человека в самореализации есть основа именно человеческого динамизма. В то же время состоявшийся человек нуждается в «комплексе человеческих жизненных проявлений, и его самореализация наличествует как внутренняя необходимость, потребность».
Маркс также ясно видел связь между любовью человека к себе и любовью к другим. В этом отношении его позиция совершенно та же, что у Гёте, который сказал: «Человек знает себя лишь в той мере, в какой знает мир. Он знает мир только внутри себя и осознает себя внутри мира. Каждый новый истинно осознанный объект открывает внутри нас новый орган». Из этой концепции динамической связи и вытекает для Маркса положение, что «состоявшийся человек есть тот, кто нуждается в комплексе человеческих жизненных проявлений», и его самореализация есть внутренняя необходимость, потребность. Следовательно, нужда в другом человеке воспринимается как ощущение потребности в величайшем богатстве.
Является ли этот связанный с миром человек, активно стремящийся к проявлению своих способностей, рабочим или буржуа XIX века? Если ответом будет «нет» – а так оно и есть, – то в чем ценность марксовой модели человеческой природы для понимания человека? Не идет ли речь о человеке «золотого века» или живущем в мессианской модели будущего? Ответ достаточно сложен, и он ведет прямо к важнейшей и наиболее проработанной части психологической системы Маркса. Противоположностью концепции душевного нездоровья, каковое может быть условно определено как нездоровье более тяжкое, чем болезнь обыкновенного человека, а с другой точки зрения – как болезнь, не препятствующая человеку трудиться и производить потомство, Маркс назвал патологию нормы, уродство нормального (статистически) человека, потерю себя, потерю человеческой сущности. Таким образом, он говорит о возможности для человека «потеряться» в стремлении достичь некую цель, если отношение человека к цели не есть та активная связь, которая часто называется у Маркса «присвоением». Он говорит о человеке, становящемся «душевно и физически обесчеловеченным», или об «изуродованном» рабочем, «примитивном фрагменте человека» в отличие от «полностью развитой личности». Если человек, утверждает Маркс, не связывает себя активно с другими людьми и с природой, он теряет себя, его влечения теряют свои человеческие качества и принимают качества животного. Можно продолжить: поскольку он не есть животное, он является больным, неполным, уродливым человеческим существом. Это, несомненно, революционный терапевтический элемент марксовой динамической психологии. Потенциально человек не только способен к соотнесению себя с миром, но это ему необходимо, чтобы быть человеком и излечиться, он нуждается в восстановлении своего потенциала здоровья и в отказе от патологической формы человеческой деятельности.
Марксова концепция изуродованного человека, полностью противоположного развитому, создает основу для новой и самостоятельной концепции невроза. В «Немецкой идеологии» есть важное утверждение: «Нелепо думать… что кто-то мог бы удовлетворить страсть, взятую в отдельности от всех других, без удовлетворения себя, всей живой личности. Если такая страсть принимает абстрактный, изолированный характер, если она противостоит человеку как внешняя сила, это будет… одностороннее удовлетворение единичной страсти, что никоим образом не имеет отношения к сознанию или доброй воле… но к бытию; не к мысли, а к жизни. Причина такого явления – практическое развитие и проявления жизни индивида… когда обстоятельства, при которых живет индивид, допускают лишь одностороннее развитие одного качества за счет всех остальных… и в результате этого индивид добивается только одностороннего и уродливого развития».
Маркс говорит здесь об отчужденной страсти, которая в конце концов удовлетворяется сама в себе, без удовлетворения всего человеческого существа – такой, которая отделена от всех других страстей и, следовательно, противостоит индивиду как внешняя сила. В психологии влечений, подобной фрейдовской, где норма и здоровье являются результатом удовлетворения именно одного влечения – сексуального – такому рассуждению не было бы места. Внутри гуманистической концепции страстей, согласно которой энергия порождается активным стремлением всех способностей к достижению их целей, утверждение Маркса указывает на природу невроза или душевного нездоровья.