Кризис современной цивилизации
Шрифт:
Конечно, в большинстве случаев культурное творчество остается делом индивидуальным, являясь одновременно диалогом между творцом и зрителем (читателем, слушателем и т. д.). Однако ни творец, ни воспринимающий его творчество субъект не живут изолированно от общества. К тому же между ними часто существует немалое количество посредников: критики, рекламщики, издатели, галеристы, продюсеры, школьные учителя и т. д. Поэтому любая культура отражает ту систему общественных связей, в рамках которой она творится. Спецификой современной культуры в эпоху кризиса неолиберального капитализма и капиталистической миросистемы в целом стало стремление по возможности полно изолировать культуру от действительности, увести ее в сказочный мир фэнтази или в полностью дегуманизированную реальность абстракционизма, в жестокую антиутопию боевиков, псевдоисторических драм и фильмов ужасов, в искусственную антигуманную гиперреальность реалити-шоу и т. п. Главная задача здесь - лишить человека возможности творческого саморазвития за счет осмысления и усвоения достижений культуры. Часто это перерастает в стремление организаторов масскультурного производства, руководствующихся
Тем временем от все более широко распространяющейся масскультуры отделяется все более снобистская элитарная культура привилегированного меньшинства, которая, впрочем, тоже находится под влиянием рынка, только более замкнутого, рассчитанного на vip-клиентов. Благодаря этому влиянию в снобистскую культуру включаются авангардистские псевдобунтарские "изыски", постмодернистская заумь, а иногда и откровенно расистские элементы, часть которых затем транслируется в массы. Достаточно вспомнить популярный роман М. Митчелл "Унесенные ветром". Иногда сюда добавляются и различные экзотические увлечения: восточными мистическими практиками психотренинга, искусством Тропической Африки и т. п. Смешиваясь с элементами классической элитарной культуры XVII-XIX вв. и отдельными уличными жанрами (рэп, хип-хоп и т. д.), все это превращается в весьма разнородный винегрет, который можно представить как "аристократическим", так и "демократическим".
История Поздней Римской империи подсказывает, что в подобном виде культура элиты может существовать довольно долго, иногда заимствуя "снизу" какие-то культурные импульсы, трансформируя их под свои нужды. Так, римская элита со времен Константина Великого заимствовала христианство, вскоре превратив его в средство, отделяющее людей "духовных" от "плотского" простонародья. Но, в конечном счете, подобная культурная эволюция, как показывает опыт той же Римской империи, заканчивается массовой варваризацией. У капитализма здесь "все впереди". Распад той же Римской империи при кризисе античного способа производства продолжался триста лет, а кризису капиталистической миросистемы всего сто лет, неолиберальному современному капитализму - всего каких-то сорок. Для истории смены способов производства - это не срок. Однако технологические возможности человечества, в т. ч. по разрушению собственной среды обитания, со времен кризиса Римской империи значительно возросли. Так что умнеть надо быстрее и, желательно, до катастрофы.
Глава 5. Коммунистический проект в СССР и отчуждение труда
Специфический вариант отчуждения труда, на наш взгляд, начал складываться после победы коммунистической революции в СССР. К рассмотрению его специфики, думается, следует обратиться основательно, так как, по мнению К. Маркса (которое автор этих строк полностью разделяет), коммунизм есть преодоление отчуждения труда. В силу незрелости нового способа производства в СССР и "азиатской" (по терминологии Ю. С. Семенова - политарной) сущности старого способа производства здесь отчасти реализовался прогноз Г. Маркузе, сделанный им еще в 1941 г.: "Обобществление средств производства как таковое представляет собой лишь экономический факт, как и всякое другое явление экономики. Его притязание стать началом нового социального порядка зависит от того, как человек поступает с этими обобществленными средствами. Если они не будут использоваться для развития и удовлетворения потребностей свободного индивида, они просто перерастут в новую форму подчинения индивидов гипостазированному всеобщему" [14, с. 362].
А. В. Бузгалин и А. И. Колганов, как уже отмечалось, называют данный способ производства "мутантным", но эта констатация факта никакого нового знания не прибавляет, т. к. все переходные способы производства являются мутантными. Т. Иглтон пишет: "Сам Маркс никогда не считал, будто социализма можно достичь в условиях бедности. Подобный проект потребовал бы этакой мертвой петли во времени, примерно столь же реалистичной, как изобретение Интернета в Средневековье. До Сталина ни один марксист, включая Ленина, Троцкого и других большевистских лидеров, не считал это возможным" [48, с. 43]. Однако далее, отчасти противореча самому себе, он замечает: "До тех пор пока общественная система может обеспечивать своим гражданам пусть скудные, но все же средства к существованию, для них отнюдь не будет неразумным держаться того, что у них есть, вместо попыток совершить рискованный прыжок в неизвестное будущее" [48, с. 243]. Разрешение этого противоречия нам видится в анализе развития средств производства и определении их соответствия новому способу производства. В этом отношении те же компьютерные технологии даже в 1980-е годы не соответствовали уровню планирования, необходимому для централизованного хозяйства 280-миллионной страны. Но и итальянский капитализм возник за пятьсот лет до английской промышленной революции. Именно поэтому история советского коммунизма особенно интересна для выявления тех возможностей нового строя, которые были раскрыты, и тех ошибок, которые были допущены. Для изучения данного явления, как кажется, особенно интересны исследования отечественных мыслителей, шедших против общего течения официальной социологии, таких как А. А. Зиновьев и С. Г. Кара-Мурза, рассматриваемые в контексте
В своих ранних социологических работах, написанных и опубликованных в эмиграции или накануне, А. А. Зиновьев, говоря о проблемах коммунистического общества, отчасти отождествляет (на наш взгляд, не всегда правомерно) коммунизм и коммунальное поведение. Особенно важна для понимания его концепции, как нам кажется, работа "Коммунизм как реальность" (1981г.). В самом начале работы А. А. Зиновьев пишет: "Коммунизм не есть нечто выдуманное злоумышленниками вопреки некоему здравому смыслу и некоей природе человека, как полагают некоторые противники коммунизма, а как раз наоборот - он есть естественное явление в истории человечества, вполне отвечающее природе человека и вытекающее из этой природы. Он вырастает из стремления двуногой твари, именуемой человеком, выжить в среде большего числа аналогичных тварей, лучше устроиться в ней, обезопасить себя и т. п., - вырастает из того, что я называю человеческой коммунальностью" [42, с. 26]. Вместе с тем, он не отрицает наличия противоречий между коммунистической системой и массовой коммунальностью, но считает их вторичными [42, с. 28].
Коммунальность у А. А. Зиновьева - поведение на основе коммунальных законов: "Примеры таких правил: меньше дать и больше взять; меньше риска и больше выгоды; меньше ответственности и больше почета; меньше зависимости от других; больше зависимости других от тебя" [42, с. 64]. Всеобщее следование этим правилам приводит к господству такой формы конкуренции между индивидами, как привентация, когда важно не столько выделиться самому, сколько не дать выделиться другому, а распространение привентации ведет к победе посредственности [42, с. 65]. В конечном счете, за редкими исключениями, индивид оказывается под контролем своей группы (трудового коллектива), а саму группу обычно контролирует ее лидер (руководитель), отношения начальствования и подчинения и группового контроля становятся новой силой отчуждения взамен капиталистической эксплуатации [42, с.75-77]. Социальным результатом господства коммунальности и для индивидов, и для коллективов, и для начальствующих лиц становится массовое усреднение при расцвете показухи [42, с.78-80]. В отношении к труду коммунальность также приводит к всеобщему усреднению на уровне посредственности: "Поскольку для получения того или иного вознаграждения достаточно занять соответствующую социальную позицию и затем исполнять обязанности на общепринятом уровне, то вырабатывается такое отношение к труду, которое точно выражается формулой "где бы ни работать, лишь бы не работать". Лишь немногие энтузиасты стараются повысить свой жизненный уровень за счет трудового героизма. Большинство же относится к труду равнодушно, добиваясь каких-то улучшений иными путями (взятки, воровство, "левая" работа и т. п.)" [42, с. 108].
При этом, А. А. Зиновьев не отрицал достоинств коммунистического общества: наличия гарантированного оплачиваемого отпуска и пенсий по старости и по инвалидности; возможности получать путевки в санатории или дома отдыха, в т. ч. со скидкой или бесплатно; бесплатную медицинскую помощь по месту жительства или работы; бесплатное образование и профессиональное обучение; формальную простоту жизни [42, с. 109-111]. Важной чертой зрелого коммунизма стало также право на труд [4, с. 107]. Наконец, А. А. Зиновьев указывал и на такие важные черты коммунального общества, как наличие взаимопомощи, взаимовыручки, обмена опытом, нежелательность не только выделяющихся, но и отстающих [42, с. 133].
Позднее, наблюдая разрушение коммунистического общества и его последствия, А. А. Зиновьев серьезно изменил свое отношение к коммунизму. В работе "Русская трагедия" (2003 г.) он пишет о советском человеке: "Если ты обладал какими-то полезными для общества способностями, хорошо учился и добросовестно работал, ты большую карьеру не сделал бы, но на достаточно высокий уровень поднялся бы без всяких карьеристских усилий. Основа советского общества позволяла многим миллионам людей жить достойно" [45, с. 9]. Сами принципы организации общества не выглядят для него теперь столь аморально: "...решающую роль играли личные способности, образование, деловые качества, поведение в коллективе. Играли роль, конечно, и другие, некоммунистические факторы: семейное положение, знакомства, карьеризм, стяжательство, коррупция и даже этническая принадлежность. Но они официально порицались и скрывались" [45, с. 61].
Можно сказать, что в результате антикоммунистического переворота положительные качества коммунального общества исчезли или резко ослабли, а отрицательные - резко усилились, будучи подкреплены официально насаждаемой идеологией и западным влиянием. Как пишет А. А. Зиновьев: "Доминирующую роль захватили западнистские принципы: принадлежность к слою и к группе, собственность, связи, предприимчивость на грани преступности и даже преступность и т. д. Люди почувствовали, что происходит социальное расслоение (имущественное прежде всего), причем на все будущее, и ринулись хватать кто сколько может" [45, с. 61]. Это, кстати, ставит под сомнение прямую связь между разгулом коммунальности и коммунистической системой. Косвенно отсутствие здесь прямой связи признал, прожив долгие годы в ФРГ, и А. А. Зиновьев, который в работе "Запад. Феномен западнизма" (1995 г.) писал, например: "По исследованиям социологов и психологов, более миллиона наемных работников в Германии является жертвами систематического психологического террора со стороны коллег. Многие исследователи условий труда считают центральной проблемой 90-х годов преследование группой сотрудников своих "слабых" коллег. Рабочее место для огромного числа людей превращается в ад. Интриги, оскорбления, шантаж, угрозы, принуждение к сексу и т. п. являются обычными явлениями" [43, с. 71-72]. К концу жизни А. А. Зиновьев пишет работу "Идеология партии будущего", где формулирует задачу создания в России новой идеологии оппозиции. Цель этой оппозиции - "...положить начало борьбе человечества за социальный идеал, альтернативный западнизму" [44, с. 237].