Кризис среднего возраста. Записки о выживании
Шрифт:
— В общем, Нэнси была очень озабочена тем моим визитом к вам. «Что ты ему сказал?» — спросила она. Я ей рассказал большую, часть того, о чем мы с вами говорили, и добавил, что ей не следует волноваться. «А он хотел встретиться со мной?» Я ответил, что не вижу в этом необходимости, по крайней мере, сейчас. А как вы думаете?
Я напомнил Норману, что не работаю с семейными парами.
— В последний год мы думали о том, чтобы пойти к семейному консультанту. Мы все время говорили об этом. Нэнси сказала, что она готова пойти на все, если бы это помогло мне почувствовать себя лучше, но так как с нашим браком нет никаких
Я кивнул.
— На этой неделе я косил газонную траву. Мне явно не хотелось это делать. Играл с детьми, снова вернулся к работе, провел несколько деловых встреч. У меня действительно хорошая жизнь.
Норман наклонил голову и на минуту задумался.
— В течение всего этого времени мы не занимались любовью. Я на этом не настаивал. Черт побери, я знаю, что она к этому относится плохо. Для нее это было бы очень сложно. Иногда она плачет по ночам. Я думал, что мне надо подождать, пока она сама ко мне придет.
Остальное время сессии мы провели, стараясь лучше узнать друг друга. Норман работал менеджером по продажам в транснациональной корпорации. Эта работа была мне знакома, и я внимательно его слушал. Норман рассказывал общие вещи, а я концентрировал внимание на деталях. Он уверенно себя чувствовал и говорил со знанием дела. Несколько раз в месяц он уезжал в командировки. Он останавливался в отелях и там у него возникали случайные встречи с женщинами. Иногда они вместе проводили ночь. По мнению Нормана, в этом не было ничего особенного.
— Вы знаете, как это бывает. Я очень чувствительный, — он засмеялся, — я просто не могу сказать «нет».
Норман вырос в северной Манитобе, в маленьком городке Чарчхилл, основанном охотниками и торговцами пушниной. Этот городок находился на расстоянии 1500 миль от границы Канады и США. Именно там заканчивался лес и начиналась тундра. Там была вечная мерзлота.
— На севере рано начинается паралич суставов, — сказал Норман, — и быстро распространяется на мозги и жизненно важные органы. Поэтому после окончания школы я оттуда уехал.
Мне понравилось его чувство юмора. Мне показалось, что мы довольно хорошо притерлись друг к другу.
У двери я попрощался с Норманом. Он уже почти вышел, но вдруг вернулся назад.
— Да, кстати, прошлой ночью мне приснился сон. Я вместе с матерью оказался в горящем доме. Я пытался вынести огонь из дома в корзине, но она оказалась дырявой. Я нигде не мог найти Нэнси и в панике бегал по дому. Тогда я стал открывать бутылки с газированной водой, бросать их людям на горящую крышу и кричать: «Если мы не погасим огонь сверху, то все пойдет прахом!»
— Что вы на это скажете? — спросил Норман.
Я думал об этом.
— Увидимся через неделю, — ответил я.
Норман пребывал в приподнятом настроении; обычно у человека появляется такое чувство, когда он впервые доверит свою душу профессионалу. Для этого состояния характерно признание поражения вместе с признанием невозможности с ним смириться. В последний раз он рассказал мне о том, что прежде не рассказывал никому. Это принесло ему некоторое облегчение от возраставшего напряжения. На этот раз он не выглядел человеком,
Вместе с тем Норман пребывал в состоянии некоторой инфляции; это происходит автоматически, когда в сознание поступает слишком много бессознательного материала. Человека распирают новые знания. Жизнь кажется прекрасной. Все сразу становится ясно, как день.
Как правило, такой душевный подъем и такая инфляция временные явления.
Сразу после своего первого посещения аналитика я пошел и напился. Я чувствовал себя таким счастливым! Я не мог поверить, что мое состояние может так резко измениться. Раньше я унижался и старался не выделяться среди других людей. При этом у меня не получалось это объяснить. Теперь я не могу вспомнить, о чем говорил на первой сессии с аналитиком, зато хорошо помню, что стал намного лучше себя чувствовать. Затем наступила депрессия.
Я позвал несколько своих друзей, и мы вместе развлекались всю ночь.
Спуск с таких высот — небольшое удовольствие. Возможно, именно поэтому я не люблю высоту.
Мне очень хотелось сказать Норману, чтобы он держал в секрете все наши беседы, но я этого не сказал. Он узнает об этом, когда ему это станет необходимо, — если такая необходимость появится, причем без малейшего намека с моей стороны и тогда не сможет поступить иначе. Он верил в то, что визиты ко мне помогут ему сблизиться с женой, и, по-моему, так и будет. Но в глубине он испытывал гордость, что самостоятельно принял решение.
Умение хранить тайну — очень важная сторона аналитического процесса. Оно помогает развиваться всей внутренней психодинамике. Если вы рассказывает каким-то людям, кроме своего аналитика, о том, что переживаете, то теряете нечто весьма ценное. В таком случае у вас снимается напряжение, но тормозится внутренняя психодинамика.
В первые месяцы своего анализа я был как сито. Я ничего не мог держать при себе. Я жил в Цюрихе с человеком, который тоже обучался юнгианскому анализу. Мы с Арнольдом делились бук вально всем: что мы читали, что чувствовали, а также своими фантазиями, снами и т. д.; мы воспроизводили свои аналитические сессии до мельчайших подробностей, стараясь догадаться, почему наши аналитики в отведенное нам короткое время говорили так или иначе или же просто улыбались и сохраняли молчание. Это было поразительное время, и наша близость сохраняется до сих пор. Спустя какое-то время мой аналитик сказал: «Надо же, вам приснились разбитые бутылки и переполненная раковина; песок сыпется у вас сквозь пальцы и вода просачивается через щели в стене. О чем говорит этот сон?»
Тогда я этого не знал, но вскоре понял.
Мы с Арнольдом попались в ловушку нашей общей тайны. Между нами установилась мистическая сопричастность, то есть отношения взаимной идентификации с победами и неудачами. Такая сопричастность всегда укрепляет дружбу, и она должна быть всегда. Наверное, мне не удалось бы выжить первые месяцы в Цюрихе, если бы у меня не было этих отношений, но сама наша близость стала препятствием, которое нам нужно было как-то преодолеть: каждому из нас требовалась конфронтация со своим «Я» без всякого постороннего вмешательства, чтобы работать только со своим материалом, с самыми серьезными внутренними конфликтами и самыми острыми противоречиями, которые мы испытывали.