Кризис власти. Воспоминания лидера меньшевиков, депутата II Государственной думы. 1917-1918

Церетели Ираклий Георгиевич

Любопытно отметить, что одну из самых горячих речей в пользу коалиции произнес румынский социалист Раковский, бывший впоследствии, после октябрьского переворота, председателем советского правительства на Украине, а затем послом большевистского правительства во Франции. Раковский производил впечатление импульсивного, несколько поверхностного, но искреннего человека. Он приехал в Россию после своего освобождения из румынской тюрьмы, получив визу под поручительством Стеклова и Суханова. Будучи известен в европейских социалистических кругах как один из левых, он и в Петрограде примыкал к левым течениям, боровшимся против коалиции. Но теперь, поддавшись атмосфере, господствовавшей в собрании, он в большом возбуждении поднялся

на эстраду, пожимал нам руки и произнес речь, в которой он восторженно, без всяких оговорок приветствовал образование коалиции. В условиях русской революции, говорил он, участие социалистов в правительстве не есть повторение опытов европейского министериализма: там социалисты являются пленниками буржуазии, а здесь, напротив, буржуазия на поводу у социалистов.

Выступил на этом собрании и анархист Блейхман, который в первые месяцы революции на общих собраниях Совета играл роль какого-то неизбежного комического персонажа. Это был рабочий или ремесленник, с худощавым бритым лицом, с седеющей шевелюрой, говоривший по-русски очень неправильно, но нисколько этим не смущавшийся и настойчиво проповедовавший идеи, почерпнутые из анархических брошюр. Встреченный общим веселым смехом, он осклабился, махнул рукой, как человек, стоящий выше таких насмешек, и сказал: «Смеется хорошо тот, кто смеется последний». Затем он стал доказывать, что всякое правительство есть орудие угнетения народа и что социалисты, идущие в правительство с буржуазией, не настоящие социалисты, а «социалисты в кавычках». И под общий смех собрания он закончил призывом к большевикам стать последовательными в своей борьбе за народ и перейти под знамя единственного подлинно революционного движения – анархизма. Бедный Блейхман! Милюков в своей «Истории», описывая это собрание, изображает его, не представлявшего никакой силы, как «героя послезавтрашнего дня», призванного заменить «героев завтрашнего дня» – большевиков. На самом деле Блейхман кончил очень печально, будучи расстрелян большевиками вскоре после прихода их к власти.

Собрание требовало выступления министров-социалистов, и каждый из нас сказал несколько слов. Чернов высмеивал страхи Троцкого о буржуазном пленении Совета и показывал, что при существующем в революционной России соотношении сил советская демократия, входя в правительство, становится его направляющей и движущей силой. Пешехонов, Скобелев и я напоминали о трудностях, стоявших перед революцией, и указывали, что правительство только в том случае сможет преодолеть их, если вся организованная демократия поддержит его усилия.

Аудитория ежеминутно прерывала наши речи овацией. Каждое наше слово встречалось как весть надежды, и собрание закончилось единодушным голосованием резолюции, предложенной Чхеидзе от имени Исполнительного Комитета.

Резолюция эта выражала одобрение декларации правительства и давала министрам-социалистам мандат представителей Совета в правительстве. Она устанавливала, что делегированные Петроградским Советом министры ответственны перед ним впредь до Всероссийского съезда Советов, и выражала новому правительству полное доверие, призывая демократию оказать этому правительству деятельную поддержку, чтобы обеспечить ему всю полноту власти. Эта резолюция была принята большинством в две тысячи с лишним голосов против двадцати.

Образование коалиционного правительства было встречено в стране общим одобрением. Но на двух крайних флангах, справа и слева, формировалась оппозиция.

Руководимая Милюковым газета «Речь» критиковала программу внешней политики нового правительства, называя ее «бесспорной победой точки зрения Совета». «Будем надеяться, – писал милюковский орган, – что не понадобится больших потрясений в наших отношениях к союзникам, чтобы доказать приверженцам формулы „без аннексий и контрибуций“ ее практическую непригодность».

С другой стороны, Ленин в статье, посвященной

образованию коалиционного правительства, писал:

«Мы поможем – в союзе с капиталистами – вывести страну из кризиса, спасти ее от краха, избавить ее от войны – таков реальный смысл вступления в министерство вождей мелкой буржуазии, Черновых и Церетели. Наш ответ: вашей помощи недостаточно. Кризис зашел неизмеримо более далеко, чем вы воображаете. Спасти страну, и притом не одну только нашу страну, в состоянии лишь революционный класс, проводя революционные меры против капитала».

И, злорадно предупреждая нас, что ни революционного энтузиазма в войске, ни энтузиазма пролетарских масс нельзя создать без социалистической революции, Ленин писал:

«Опыт классового сотрудничества с капиталом проводится теперь гражданами Черновыми и Церетели, проводится известными слоями мелкой буржуазии в новом, громадном, всероссийском общегосударственном масштабе. Тем полезнее будут уроки для народа, когда он – а это будет, по всей видимости, скоро – убедится в несостоятельности и безнадежности такого сотрудничества» (Правда. 1917. 6 мая).

Отмечу, наконец, характерный отклик на образование коалиционного правительства со стороны такого глубоко враждебного демократии, но искреннего и впечатлительного представителя правых кругов, как Шульгин. Вся печать, вплоть до ленинской «Правды», цитировала отрывки из его речи, сказанной на частном совещании членов Государственной думы.

«Если социалистическая демократия, – говорил Шульгин, – берется за руль государственного корабля для того, чтобы спасти Россию, я хотел бы, чтобы она знала, что у нее не два врага, как всегда твердится: один на фронте, а другой в тылу, буржуазия. Я хотел бы, чтобы она знала, что если действительно она берется за спасение России, то буржуазия ей удара в спину не нанесет. Я был всегда по воспитанию, по всем своим склонностям, по унаследованным традициям монархистом. Я считаю, что для России республика есть какой-то сон. Но сейчас мы имеем фактически республиканское правительство. И я говорю, что, если это республиканское правительство спасет Россию, я стану республиканцем».

И, обращаясь к советской демократии, Шульгин восклицал:

«Мы предпочитаем быть нищими, но нищими в своей стране. Если вы можете нам сохранить эту страну и спасти ее, раздевайте нас, мы об этом плакать не будем».

Таково было настроение различных слоев в стране в момент, когда коалиционное правительство начинало свою работу.

Глава II. Июльское восстание большевиков

1. День 3 июля до начала событий

Заседание Временного правительства, на котором после споров по украинскому вопросу кадетские министры заявили о своем выходе из правительства, закончилось поздно ночью со 2 на 3 июля. Поэтому в утренних газетах, вышедших 3 июля, не было никаких сообщений об этом кризисе. Это давало нам возможность с утра 3 июля обсудить в сравнительно спокойной атмосфере создавшееся положение и наметить план действий в предвидении возможных волнений.

С раннего утра 3 июля в квартире, занимаемой Скобелевым и мною, собралась руководящая группа советской демократии. Скобелева на этом совещании не было. Он был на Северном фронте, куда его вызвали армейские организации этого фронта для содействия их работе по приведению солдатских масс в готовность для предстоящих на этом фронте военных операций. Присутствовали на этом совещании Чхеидзе, Чернов, Пешехонов, Гоц, Дан, Авксентьев, Анисимов, Либер, Гвоздев, Вайнштейн, Ермолаев и еще несколько других представителей руководящих партий Советов. Я сделал собравшимся сообщение о том, что произошло на заседании правительства в ночь с 2 на 3 июля, и изложил план действий, которые, по моему мнению, диктовались создавшимся положением.