Крокодилия
Шрифт:
— Да?
— Приходи вечером, ладно?
На этом снимке я сижу на черном стуле на фоне белой стены и смотрю прямо в камеру. Я в черной майке и джинсах, пояс врезался в живот. Мои волосы черные, очень длинные сзади, короткая косая челка. Я сижу нога на ногу, левая на правой, руки сложены, правая поверх левой. Я пристально смотрю в камеру. На паркете чашки и клочки бумаги. Возле моей ноги одна или две спички. На спине за мной — зеркало. На зеркале — фотография Билли, которую я сделал.
6
— Ты все еще
— Да. Иногда.
— Анна мне как-то показывала. Мне понравилось.
— Спасибо.
— Ты должен продолжать. Напиши побольше, когда пойдешь в колледж. Может быть, удастся их продать. Заработаешь денег и просадишь. Ты не должен целый день просиживать штаны в каком-нибудь банке.
— Это так плохо?
— Это очень плохо, Дом. Поверь мне.
Я смотрел, как он нервно вышагивает по комнате, пиная машинки Гаррета. Неожиданно он повернулся ко мне.
— Скажи-ка. На сколько я выгляжу?
— Прости?
— Сколько бы ты дал мне лет?
— Двадцать три, двадцать четыре. А сколько тебе?
— Двадцать четыре.
— Больше тебе и не дашь.
— Ну ладно. Тогда не так уж страшно. Знаешь, я иногда встречаю парней, с которыми учился в школе, и они выглядят древними. Ужасно постарели. Толстые, лысые. А я неплохо выгляжу, правда? И не слишком облысел, верно? Для конторского служащего? Я могу обогнать тебя, если придется.
— Да меня и Гаррет может обогнать, Стив.
— Ну я имею в виду, что если люди видят нас на улице, я не выгляжу намного старше тебя, правда?
— Конечно, нет. Но ты и не особенно старше.
— Я знаю. Но я ведь и не выгляжу старше, правда?
— Нет, Стив, нет.
— Да, вот так иногда бывает. Иногда все происходит слишком быстро. Только что ты тусовался с утра до вечера, и вот уже женат, целый день работаешь, всю ночь спишь, у тебя ребенок и нет времени вздохнуть. Я просто забыл последовательность событий, мне кажется. Я забыл, как это всё произошло, с чего началось. Неожиданно сюжет изменился, и я оказался здесь. Понимаешь, о чем я, Дом?
— Конечно, понимаю.
— И я люблю твою сестру. Я был никем, пока не встретил ее. Ты ведь знаешь.
— Знаю.
— И она тоже любит меня.
— Конечно.
— И Гаррет замечательный ребенок.
— Красивый.
— Просто дело в том — не знаю — как будто время куда-то исчезло. — Он задумался. — И твоя сестра никогда не простит мне, что поссорилась с родителями.
— Но она же ненавидит родителей. Она так рада, что сбежала от них. Она сама мне говорила. Говорила миллион раз.
Стивен улыбнулся.
— Бедняжка Доминик. Он все еще верит тому, что люди ему говорят. — И он принялся повторять мое имя медленно и торжественно, словно пытаясь убедить себя в том, что я еще здесь. — Доминик. Доминик. Доминик.
Я лежал в постели, голый и распаленный, мои ноги сплелись с ногами Билли. Он целовал меня, просовывая язык глубоко в рот, а правой рукой сжимал мои соски, пока они не напряглись и вспыхнули болью. Мраморная гладь его тела, влажного от пота. Словно гладкий морской котик, гибкий и игривый, извивался у меня между ног. Стоило мне застонать или
Он взял мой член, сжал его, стал дрочить. Его язык скользил туда-сюда, туда-сюда, и я был разорван между желанием закрыть глаза в громком крике и необходимостью смотреть на моего Билли, смотреть на всё, что он делает, изучать его прекрасные крепкие плечи и гусеницу позвоночника, дрожа от спазмов восторга. Я пожирал глазами его тело: твердый мускулистый живот, островок светлых волос на лобке, член, яйца, крепкий круглый зад, зеленые глаза, могиканский гребень, выбритые виски, прямой нос, белые зубы, мягкую кожу. Я хотел запомнить всё, абсолютно всё. Моли жадные глаза стремились похитить его образ, навсегда выжечь его в сетчатке и памяти.
В сексе я обрел свое предназначение. До этой ночи, до того, как Билли Кроу сжал мое тело и принялся ворковать мое имя, как печальный голубок, до того, как Билли Кроу овладел мной и сказал мне, кто я такой, я не знал о себе ничего. Моя природа была скрыта от меня, замаскирована тенями, неразделимо смешана с жизнями других людей, бесчисленными миллионами историй, частицей которых я был.
Билли создал меня. Он взял всё, что было во мне, привел в порядок, и вернул — богаче, полнее, честнее, чем прежде. Столько лет я дрочил, мечтая о том, что занимаюсь любовью. Но это превзошло все мои фантазии. Секс не был чем-то отдельным от меня. Не тем, чем можно заниматься только, когда тебя охватывает возбуждение и стоит член. Секс оказался частью меня, частью всего, чем мне хотелось стать, частью любого решения, которое я принимал. Секс был со мной каждую секунду, он управлял мною, он улыбался мне. В нем не было ничего пугающего. Напротив, секс уничтожал страх. Он сделал меня Домиником Нилом.
Билли Кроу попросил:
— Подрочи мне. Подрочи.
Он лег на спину, вытянул ноги. Я погладил тяжелый континент его живота. Кожа была прохладной и гладкой. Как слоновая кость, без малейшего изъяна. Словно нарисованная Джотто.
Билли закрыл глаза. Зажмурился так сильно, что на лице появились морщины и оно покраснело.
— Мы могли бы быть где угодно, — сказал он. — Абсолютно где угодно. Заниматься этим в любом уголке земли. Кто угодно мог бы на нас смотреть.
Я потрогал его член. Он был и упругим, и мягким — бивень, укутанный в бархат. Я стал медленно водить рукой — вверх-вниз, вверх-вниз. Он налился и потеплел в моей руке.
Дыхание Билли участилось. Я смотрел, как ходят мускулы на его животе, как дрожат веки. Он облизнул губы, откинул голову, вцепился в простыни.
— Где мы? — бормотал он, задыхаясь. — Где мы? Во льдах или в джунглях? В песках или болотах? Скажи мне.
Я был слишком занят, чтобы отвечать.
Я был Домиником Нилом, он — Билли Кроу, и секс дал нам имена и смысл.
Я дрочил ему медленно. Вверх, вниз. Не отрывая глаз от его тела. Я повернулся на бок, так, что мой живот обливался потом рядом с его бедром.